Просвещённый абсолютизм в России

Содержание

Введение

. Сущность и особенности просвещенного абсолютизма

. Екатерина II и идея государственной реформы

. Манифест о созыве Созданной комиссии и выборах депутатов

. "Орден" Екатерины II

.1 Разработка и источники текста "Мандата"

.2 Политическая и правовая доктрина "Мандата"

.3 Законодательная программа "Наказа"

. Деятельность Назначенной Комиссии. 1767-1770

. Ожидания населения России по данным Комиссии

.1 Благородство

.2 Торговый класс

.3 Крестьяне

.4 Вопрос о льготах в пригородах

6.5 Инструкции и ожидания сибирского крестьянства и купечества

Заключение

Ссылки

Введение

Во второй половине 18 века в России наблюдалось редкое обострение социальных противоречий, которое было вызвано усилением крепостного права и расширением сословных привилегий дворянства в условиях кризиса и распада феодальной системы. В сложившейся ситуации самодержавие пыталось выйти из кризиса, проводя политику "просвещенного абсолютизма". Среди ряда мер этой политикинаиболее ярким ее проявлением стал созыв комиссии по разработке нового кодекса в 1767-1770 годах. Однако надежды императрицыЕкатерины II не оправдались. Несмотря на бурную деятельность комиссии, окончательный результат так и не был достигнут.

В то же время деятельность Совместной комиссии стала, пожалуй, одним из самых уникальных явлений в российской истории, которое до сих пор остается во многом непонятым и не до конца понятым. Советские и многие современные историки, как правило, руководствовалисьвысказываниями А. С. Пушкина и Ф. П. Толстого в своей оценке работы Комиссии. Энгельса. Пушкин писал оботвратительном шутовстве императрицы "в отношениях с философами своего века". Оценка Энгельса близка к Пушкинской: "...двор Екатерины II, который стал штаб-квартиру тогда просвещенных людей, особенно французов; Императрица и ее двор исповедовали самые просвещенные принципы, и ей настолько удалось ввести в заблуждение общественное мнение, что Воль- Тер и многие другие воспевали "Семирамидой Севера" иобъявил Россию самой прогрессивной страной в мире, Отечеством либеральных принципов, поборником религиозной терпимости".

В результате эти оценки былигиперболизированы до такой степени, что правления Екатерины IIне было ни места, ни желания освещать положительные результаты правления Екатерины II. В результате императрица была представлена на троне лицемеркой, говорящей и пишущей одно, а делающей совершенно другое.

"Приказ" императрицы был представлен в эссе, в котором содержалось множество напыщенных фраз и обещаний, которые она не собиралась выполнять, а комиссиябыла оценена как фарс, направленный на то, чтобы одурачить французское просвещение и либералов у себя дома. Любая мера в пользу работающего населения квалифицировалась как вынужденная, исходившая не от Екатерины, а от обстоятельств, вынуждавшихее идти на уступки. Но сводить все к фарсу, лицемерию и обману-значит игнорировать общий факт: Екатерина Великая после своего 34-летнего правления оставила Россию более могущественной и просвещенной, встав на путь законности.

Ключом к пониманию взаимоотношений императрицы и просветителей является ее ответ на осуждение митрополитомПлатоном ее переписки с" безбожным " Вольтером. "80-летний мужчина, - сказала она, - пытаетсяпрославить Россию своими жадно читаемыми произведениями, унизить ее врагов и сохранить активную враждебность своих соотечественников, которые затем пытались распространить повсюду саркастический гнев против дел нашего отечества, в чем он преуспел. С этой точки зрения, письма, написанные атеисту, не причинили вреда ни церкви, ни Отечеству".

Пожалуй, самым "болезненным" аспектом проблемы являются инструкции и документы, принесенные с собой избранными депутатами Созданной комиссии. Представляя собой бесценный кладезь материала, полностью описывающего картину русской жизни второй половины XVIII века, инструкции во многом остаются мертвым невостребованным грузом. Удивительно, но при всем богатстве литературы об эпохе Екатерины Великой можно найти множество работ о ее внешней и внутренней политике, взглядах, не говоря уже о ее личной жизни. В то же время инструкции как исторический источник используются лишь вскользь, и лишь в нескольких работах они упоминаются как центральный источник. Хотя очевидно, что упрощенное и даже стереотипное отношение к инструкциям значительно обедняет наше представление об эпохе Великой Екатерины.

В данной статье предпринята попытка изучить ожидания населения России по данным Созданной комиссии. Для этого в статье подробно рассматриваются такие вопросы, как:

сущность просвещенного абсолютизма;

причины и предпосылки для создания Платной комиссии;

идеологические и политические взгляды Екатерины II и содержание ее "Мандата";

создание и функционирование Назначенной комиссии.

ожидания и проблемы основных социальных групп Российской империи во второй половине XVIII века: дворянства, крестьянства и купечества, а также вопрос о правах национальных окраин.

1. Сущность и особенности просвещенного абсолютизма

Концепция просвещенного абсолютизма относится к чисто научной, исторической и политической категории. Она сложилась в научной литературе как вторичная характеристика политико-правовых явлений XVIII века после того, как сами эти явления стали достоянием истории, и в то же время как модель государственно-политической организации.

Концепция просвещенного абсолютизма (или просвещенного деспотизма) была сформирована немецкой государственной и политической литературой второй четверти 19 века, примерно в то же время, когда было установлено обозначение абсолютизма для монархий 17 и 19 веков. По своему происхождению, которое, в свою очередь, не могло не повлиять на первоначальное понимание, концепция тесно связана с характеристиками монархии как абсолютной и политической активности власти как просвещенной.

Характеристика монархии как абсолютной, означающая под этим определенное новое особое качество, восходит к Дж.Бодину: в его теоретическом и политическом дискурсе в связи с обоснованием суверенитета королевской власти появляется монархия совершенной власти (1a puissance absolue). Политическая семантика, следуя общехристианской традиции, выразила в этом новом определении монархии свойства ее совершенства и завершенности, как бы создавая новое качество. В английской политической и юридической литературе 17 века категория абсолютной монархии уже используется устойчиво и определенно в историко-политическом смысле - как противоположность ограниченной монархии. В работах Д. Локка, сыгравшего особую роль в формировании новых политико-правовых и историко-политических концепций в европейской научной литературе, это устойчивое обозначение такого государства, где "единая произвольная верховная власть и управление всеми делами по божественному закону сосредоточены в одном человеке" и где соответственно игнорируются все человеческие законы.

Развилась несколько позже и распространилась почти по всей юридической и политической литературе XVIII века. классификация государственных форм в работе С. Монтескье "О духе законов" не знала понятия абсолютной монархии. Это частично компенсировалось категорией деспотизма, развившейся на рубеже 17 и 18 веков, основанной на мощной традиции политической мысли, идущей от античной классики. Для французского политического дискурса деспотическое правление было своего рода синонимом произвольной власти, вредной для страны - эта характеристика обязана своим широким распространением моралистическому роману Дж.П. Блаватской. "Приключения Телемаха" Фенелона (1699). В классическом тексте для Просвещения политология - Диалоги Вольтера A, B и C-деспотизм определяется как "злоупотребление монархией". Позже обозначение монархии как абсолютной стало более нейтральным и даже политически благожелательным: в" Энциклопедии " Д. Дидро и Д'Аламбера так характеризовалась единая (неизбирательная и неограниченная) монархия, где власть и ее деятельность строго соответствуют "природе правления", намерениям управляемых и так называемым "основным законам". Параллельный термин "абсолютизм" впервые был зафиксирован в конце 18 века. Он используется для обозначения "режима абсолютной власти в целом"; применительно к монархии так называемого "старого режима" он использовался такими политическими писателями, как Э. Берк и Ф. Р. Шатобриан. Только в 1840-х годах этот термин утвердился в научной литературе применительно к старой монархии, а не только как абстрактная характеристика "неограниченной и абсолютной власти правителя" в целом.

В то же время в научной литературе сформировалась концепция просвещенного абсолютизма как особого типа и в то же время особого этапа в исторической эволюции монархии. Первая более или менее подробная историко-политическая конструкция такого рода присутствует в работах немецкого государственного деятеля и политического экономиста В. Рошера. В этой конструкции, как "просвещенный деспотизм" - это тяжелая форма монархии и продукт естественного права в процессе социальной эволюции, которая исторически является Третий этап преобразования, монархи из следующих этапов так называемой "исповедальной абсолютизма" ХVI - ХVII вв. и "Дворец абсолютизма" лучше всего иллюстрируется время правления Людовика ХIV и его последователей, наступает монархия новой политики, представлен, в основном, Иосиф II в Австрии, Фридрих II в Пруссии. Приоритет маршрутизатора. Однако это относительно, несмотря на то, что историография XX века отсчитывала от этого построения научную историю концепции просвещенного абсолютизма. Так, еще в 1843 году концепция "просвещенного деспотизма" была критически упомянута в научной публицистике Карла Маркса в связи с анализом концепций монархии в гегелевской школе государственных исследований, которая считала особую традицию "либерального суверенитета" существенной для новой монархии, когда личность монарха становится доминирующим положительным фактором в идее законодательного обновления. По-видимому, еще в 1830-х и начале 1840-х годов политический дискурс в рамках исторической школы права и гегелевской философии сформировал эту характеристику сначала только немецкой монархии. В своем логико-теоретическом построении новая концепция была "пропитана" политической наукой прошлого века, когда классификация государственных форм-теоретическая или историческая-преследовала не только и не столько историографические цели.

Политико - правовой дискурс восемнадцатого века-и не только в образовательной журналистике и собственно литературе-характеризовался безусловным стремлением теоретически найти формулу "лучшего правительства" или государственного устройства. Это лучшее "правило" доминирующей парадигмы политической науки (за исключением радикально - демократических концепций Дж.Р. Р. Толкина). Руссо и его последователей) считал, что при монархии. Однако, по своим свойствам, монархия была чревата "вырождения в деспотию", которое было осуждено как нарушение гражданских прав, которое вытекло из него,и для его исторической нестабильности, постоянного перерождения в иные формы, и имманентной чревато революциями, что противоречит стабильности государственной системы, что просветители прославляли. В этой взаимозависимости рассуждений появляется фигура "просвещенного монарха" или "деспота", и "самое счастливое правление", "согласно рассуждениям, например, Т. Рейнала, предполагается" правление справедливого и просвещенного деспота". Содержание просвещения также находилось в контексте общего политического дискурса эпохи и - важно отметить - было обусловлено новой доктриной целей государства, взаимоотношений Власти и Права в обществе и никоим образом не ограничивалось сугубо личными культурными и образовательными свойствами субъекта. Контекст был особенно важен, потому что, как будет отмечено в одной из поздних работ восемнадцатоговека по истории правительств и законодательства, Просвещение меняет деспотизм).

Другим наполнителем формирующейся концепции стало учение школы физиократов о правильном деспотизме и, в частности, близкое им учение Н. Мерсье де Ла Ривьера о государственном управлении. Согласно этой доктрине, в структуре обществ существует различие между произвольным деспотизмом, разрушающим "естественный порядок", и, наоборот, творческим, законным деспотизмом, когда законы закреплены и необходимы их справедливость и доказательства, а власть деспотична-негибка в их осуществлении во всех ветвях власти. Косвенное влияние трактата Ла Ривьера (главным образом через голландскую политическую литературу начала девятнадцатого века) повлияло на связь идеи "просвещенного абсолютизма" с идеалом конституционализма в немецком государственном управлении.

Благодаря XIXпопулярной работе Ф. Шлоссера "Всемирная история" в 19 веке построение "просвещенного абсолютизма" стало фактом историографического осмысления политики реформ монархов ряда европейских стран (а не только, как ранее, Австрии и Пруссии), а просвещенный абсолютизм сравнивался по своим политическим результатам с результатами Французской революции. Наконец, окончательно просвещенный абсолютизм как необходимая историко-политическая концепция (имеется в виду новая идея государства в государственной практике) в характеристике эволюции монархии Нового времени был закреплен работами Р. Козера и Х. Х. Трейчке.

Эта классическая (в определенном смысле) традиция понимания просвещенного абсолютизма была принята политической и юридической литературой в России на рубеже XIX-XX веков, главным образом благодаря работам М. А. Рейснера. В этом смысле "просвещенный абсолютизм" обозначал вторую историческую фазу общей эволюции абсолютной монархии как современного государства (идеи Рошера - Козера), на которой публично-правовая основа абсолютизма, ранее сформированная в виде доктрины "общего блага", приобретает новую государственную идею (позиция Трейчке, разработанная затем крупным политическим философом В. Дильтеем). как фактор всеобъемлющей реформы и культурной деятельности, она в конечном итоге принимает форму своего рода конституции естественного права, которая устанавливает новые отношения между индивидом и правительством, хотя они все еще подчинены государственному патернализму.

Таким образом, в своеобразных исторических и политических понимание внесенным конституционным законом девятнадцатого века конструкций "просвещенного абсолютизма" связана с новым типом политической и правовой качества монархии, особенно отличаются от предыдущего периода, исторической эволюции монархии системе отношений "власть - закон - общество" образуется в результате новых идеологических и политических факторов, присущих тому времени в европейских странах был назначен просвещенный абсолютизм (деспотия).

2. Екатерина II и идея государственной реформы

С восшествием на престол императрицы Екатерины II в 1762IIстремления к правовой реформе государственного устройства в духе новой политической идеи, которые были четко обозначены в государственной политике 175-х и начала 1760-х годов, получили двойной стимул. Во-первых, новому правительству (которое испытывало определенные трудности с легитимацией) было необходимо найти практическое решение разнородных проблем внутренней политики и правоприменения, которые были очевидны с конца 1750-х и начала 1760-х годов; общественное мнение по многим из этих проблем явно характеризовалось кризисной ситуацией. Во-вторых, продвижение тех или иных группировок правящей элиты на престол нового монарха - новые по своей идейно-политического характера - у корней не столько недовольство практическая политическая деятельность правительство Петра III в (в конце концов, здесь свергнутый император мог принести обвинения лишь демагогический характер), но в желании дальнейшего укрепления реформ политико-правовых отношений неограниченной власти и знати, правящей элиты, в определенном направлении.

Новый монарх - Екатерина II - в своем идейно-политическом облике, в соответствии с либеральным мировоззрением и морально-политическими устремлениями, сложившимися к моменту ее восшествия на престол, во многом под влиянием идей Просвещения, не только полностью соответствовала скрытым или явным ожиданиям элит в этом отношении. Она сама стала активным реформатором государства и правового порядка в стране, внедрила в государственную политику политические и правовые идеалы, которые казались ей оптимальными лично, и начала стремиться подчинить - часто вопреки более прагматичным целям правящей элиты или бюрократии-стремление правительства к целостной реформе государства.

Вместо частичного государственного обновления и упорядочения правовой системы смысл предлагаемой государственной реформы был провозглашен утверждением в российском обществе идеала законной монархии, которая якобы является единственной, способной обеспечить желаемое социальное благополучие для всех без серьезных потрясений и устранения постоянных конфликтов между властью и обществом, и тем самым

Эта идея уже была заявлена в самых первых законодательных актах нового правительства. Хотя формально его появление было связано с законодательной деятельностью Г. Н. Теплова , видного чиновника екатерининского правительства 1760-х годов, декларации сформировали новое слово в официальной доктрине публичного права. Верховная власть "наиторжественнейшее promised...to узаконить такие государственные институты, согласно которым правительство нашего дорогого отечества, в его силе и надлежащих границах, имело бы свой собственный курс, чтобы даже в будущем каждое государственное место имело свои собственные пределы и законы для соблюдения хорошего порядка во всем и тем самым защищало целостность империи и самодержавную власть". Положения о" силе и надлежащих границах " государственных институтов, о "пределах и законах, необходимых для власти", также присутствуют в последующих законодательных декларациях. Чуть позже IIсама Екатерина II в одном из правительственных документов охарактеризовала стремление правительства на эти годы как включающее намерение "отделить вечные права от нынешних прав" - то есть намерение сформировать качественно новый пласт позитивного законодательства.

Очертания идеи правовой реформы, которую сама императрица считала необходимой, характеризуются ее литературными документами-в основном выдержками из политической литературы (рубеж 1750-1760-х годов); выдержки во многом были навеяны рассуждениями о Ш. Монтескье "О духе законов". Как видно из содержания выдержек, главная идея, которая интересует Екатерину здесь, - лучшая государственная структура. Следуя идеям того времени, Екатерина сочетала предположение о правильной организации власти (в ее институтах и учреждениях) с идеей правильной цели государственной политики.

Что касается наилучшей формой правления для страны, Екатерина однозначно высказался в пользу монархии на том основании, обусловленного естественно-географического прагматизм (восходит к Монтескье политических наук): "великая империя, как Россия развалится, если другое правительство, кроме самодержавного правления устанавливается; для него единственная, которая может удовлетворять потребности отдаленных регионов при наличии необходимых скорость, и любые другие формы губителен из-за медлительности этих действий. Поэтому давайте будем молить одного Господа даровать нам разумных правителей, которые подчиняются Законам и не делают их иначе, как по долгому опыту и исключительно в интересах блага своих подданных". Взаимосвязь между властью монарха и интересами ее подданных рассматривалась Екатериной исключительно на этической и политической основе "благих помыслов" "разумного правителя". Именно такая практика позволила бы создать законное правительство, направленное на достижение благой цели. Это также гарантировало бы необходимое "доверие народа" правителю, который не хочет испытывать "государственные перевороты": "Я хочу, чтобы страна и мои подданные были богатыми - это начало, с которого я начинаю ... Мне не нужны рабы, но я хочу, чтобы они подчинялись законам. Я желаю вам общей цели - делать людей счастливыми ... Правительство-ничто без доверия нации".

Екатерина видела решение политических вопросов главным образом в совершенствовании законодательства. Однако она отметила, что "то, что наиболее подвержено неудобствам,-это установление определенного нового закона..."; кроме того, в ее теоретических размышлениях были разделены законы временного назначения и долгосрочной перспективы - что должно быть представлено законодателю заранее, соответственно выбирая объект правового регулирования.

Среди проблем правовой политики Екатерина особо выделила вопросы дворянской службы, воспитания дворянских детей, отъезда дворян за границу и наследования дворянских поместий. Мало внимания уделялось совершенствованию судебной организации, что было характерной чертой представлений Екатерины о политических методах в то время,-идей, которые также объяснялись ее незнанием практического хода государственных дел. В своих заметках Кэтрин зафиксировала только две нелепости юридической практики: тюремное заключение до завершения расследования и до суда ("начинать с наказания, а затем проводить процесс-варварский и достойный турок метод действий") и существование неофициального чрезвычайного правосудия ("преступление и рассмотрение дела должны быть обнародованы"). Судя по объектам его внимания, политика протекционизма в экономике, состояние крепостного права крестьян и условия жизни, способствующие так называемому "воспроизводству народа", подлежали бы правовому совершенствованию.

3. Манифест о созыве Созданной комиссии и выборах депутатов

Преодолев первый кризис своего правления, в середине 1760-х годов Екатерина начала масштабный и очень важный для нее лично политический эксперимент. 14 декабря 1766 года он издал манифест, призывающий все российские свободные "сословия" и центральные правительственные учреждения направить в столицу депутатов, уполномоченных излагать потребности и пожелания общин, которые их послали, и принять участие в разработке нового свода законов.

Даже при Петре Великом власти хорошо осознавали необходимость приведения Соборного кодекса 1649 года в соответствие с современным временем, и поэтому в течение всего XVIIIвека было созвано большое количество специальных "уставных комиссий". Они были немногочисленны по составу и включали в основном знатных чиновников, а также специалистов, не обязательно благородного происхождения, от университетских профессоров до представителей купеческого сословия. Но из декабрьского манифеста 1766 года сразу стало ясно, что императрица Екатерина II имела в виду что-то другое. Предыдущие комиссии были небольшими заседаниями частного характера, и только после завершения подготовительной работы они пригласили представителей разных классов, чтобы каждая группа могла отдельно поговорить о разделах законопроекта, которые его касались. Однако собрание избранных представителей, которое сейчас созывала Екатерина, должно было быть намного больше, чем любое из его предшественников в восемнадцатом веке. Кроме того, сами депутаты должны были участвовать в разработке нового свода законов.

В манифесте разъяснялось, что право представительства в Законодательном собрании будет предоставлено центральным государственным органам, а также тем социальным группам, которые не были представлены ни государственными учреждениями, ни землевладельцами. Таким образом, Сенат, Синод, коллегии и ряд должностей, выбранных Сенатом (но не связанных с системой местного самоуправления), должны были направлять по одному избранному депутату каждый, и не обязательно в лице своего начальства. Что касается "сословий", то здесь выбор депутатов осуществлялся по территориальному признаку: дворянство избирало по одному депутату от каждой административной единицы (от уезда в России, от полка на Украине, от крайса в Ливонии), независимо от количества дворян в этой местности. Каждый официально зарегистрированный город также направил одного депутата, независимо от количества жителей. Однодворцы и другие категории вольных пахарей, а также государственные и ясачные крестьяне прислали по одному депутату от каждой губернии. Оседлые иностранцы, как крещеные, так и язычники, должны были представлять по одному депутату от каждого из народов, населявших ту или иную провинцию. Наконец, во всех казачьих войсках предписывалось "направлять необходимое количество заместителей в вышестоящие командования, куда их ведут, применяя к данной ситуации". Вопреки практике Земских соборов XVII века, духовенство было представлено в Екатерининской комиссии не как сословие, а как одно из учреждений государственного аппарата - единственный депутат от Священного Синода.

Работа депутатов в законодательных комиссиях в восемнадцатом веке воспринималась просто как еще одна форма государственной службы, уже не в меру обремененная ею знать, и поэтому депутатов всячески избегали. Екатерина постаралась превратить это в желанную привилегию, дав депутатскому статусу ряд преимуществ. Сначала депутатам собирались выплачивать зарплату: дворянам по 400 рублей в год, городским депутатам по 122 рубля, а остальным по 37 рублей. Они также получили пожизненный иммунитет от смертных приговоров, телесных наказаний и пыток. Их имущество ни в коем случае не подлежало конфискации, за исключением ареста долгов. Оскорбление депутата повлекло за собой двойное наказание. Наконец, депутатам был вручен специальный знак их должности, который был возвращен государству после их смерти. Дворяне должны были включить этот знак в свой герб, "чтобы потомки знали, в каком великом деле они участвовали".

Екатерининская комиссия не имела ничего общего с современными представительными органами, с парламентами, поскольку по сути была институтом "старого режима". Кроме того, Манифест от 14 декабря 1766 года не раскрыл многих внутренних причин созыва такого собрания. Начнем с того, что само употребление слов "выборы" и "избиратели" вызывает непонимание природы политического представительства в российских земских советах или в законодательных комиссиях. "Русское слово для выборов - "выборы" - буквально означает "отбор", или"отбор".

Согласно Манифесту от 14 декабря 1766 года, депутат должен был быть избран или выбран. Не было выдвижения кандидатов; все, кто имел право избирать депутатов, также могли быть избраны. В решающий день все избиратели, собравшиеся в каком-нибудь респектабельном доме, должны были подойти к столу в центре зала и, по мере того как назывались имена, положить мяч в одну из коробок с пометками "выбран" и "не выбран". Человек, для которого в поле с пометкой "выбрано" появилось наибольшее количество шаров (к ним также были добавлены голоса, отправленные по почте), стал депутатом. Добавим, что сама Екатерина не собиралась позволять роли депутатов перерасти в статус парламентариев и радикально пресекала все подобные попытки. Составленный в довольно жестких выражениях указ 1773 года гласил, что депутаты не должны представляться "народными защитниками", а также брать на себя функции представителей и проталкивать дела своих соотечественников в центральных учреждениях, входя "в дела посторонних и ни в малейшей степени не принадлежащих к их рангу". Судя по тому, что депутат, решивший уйти в отставку, мог просто передать свой мандат кому хотел, не посоветовавшись с теми, кто его избрал, он явно не считался каким-либо образом ответственным перед избирателями. Аналогичным образом, поскольку голосование депутата в ассамблее ничего не решало, не имело значения, что число депутатов постоянно колебалось. Иногда депутаты уходили в отставку или исключались из комиссии без дальнейшей замены, и тогда губернаторы и воеводы, приезжая в столицу, присутствовали на заседаниях ex officio.

Таким образом, задача Созданной комиссии состояла не в том, чтобы представлять "народ", а тем более "волю народа". Это был чисто консультативный орган и, строго говоря, вообще не был законодательным органом. Поэтому неудивительно, что в нем приняли участие депутаты от госучреждений. Предполагалось, что они знакомы с административными проблемами, с потребностями секторов общества, находящихся под их юрисдикцией, и с законами. Правительственные учреждения издавали свои собственные приказы или инструкции, которые не следует отождествлять с определенной политической линией центрального правительства, а следует рассматривать как результат профессионального опыта конкретных ведомств.

Ряд примеров показывает, что подход властей к выборам непродуман и что разработанная процедура совершенно бесполезна. Дворяне должны были участвовать в выборах депутатов во всех графствах, где они владели землей, и если они не могли участвовать лично-из-за болезни или официальной занятости-они могли отправить свои голоса по почте. Если собственность была зарегистрирована на имя женщины-землевладельца, то ей не разрешалось присутствовать на собрании избирателей, но она также могла голосовать по почте. Первым этапом выборов дворянского депутата были выборы местного предводителя дворянства сроком на два года, проводимые под руководством губернатора. Затем губернатор покинул собрание, а лидер назначил день и место выборов. После избрания депутата благородное собрание назначило комитет из пяти человек для составления инструкций или инструкций, которые все они подписали. После этого депутат отправился в Москву и передал документы о своих полномочиях в канцелярию геральд-мейстера Сената для утверждения, после чего он мог получать зарплату и значки своей должности. Предводитель дворянства оставался дома, в уезде, и находился в распоряжении правительства. В рассматриваемое время функции лидера не были определены, но выборы постоянного лидера дворянства в каждом графстве ознаменовали рождение благородной корпоративной организации.

Описанная выше процедура, которая сама по себе довольно проста, тем не менее сразу же начала давать сбои. Согласно правилам выборов, если в округе было менее пятнадцати постоянных дворян, они не могли даже направить депутата в Созданную комиссию по своему усмотрению, так как минимальное количество избирателей нигде не было указано. Кэтрин сама составила список из пятнадцати графств, которые, по ее предположениям, должны были остаться непредставленными в комиссии. На самом деле таких округов было гораздо больше. В Звенигородском уезде насчитывалось 80 помещиков, но только двое из них постоянно проживали в своих поместьях и оба не явились на собрание избирателей, заявив, что больны. В Каширском уезде из 711 помещиков в собрании приняли участие только 38, но 323 голоса были получены по почте.

Екатерина ожидала, что 173 из 300 уездов Российской империи будут избирать дворянских депутатов. Конечно, во многих уездах вообще не было знатных помещиков, например, в Сибирских губерниях. Основываясь на имеющихся данных, трудно однозначно сказать, насколько положительно или отрицательно дворяне относились к Созданной Комиссии в целом и к выборам в частности. Многие дворяне имели несколько поместий в разных графствах и, возможно, не потрудились бы проголосовать заочно в каждом из них, если бы они участвовали в выборах по месту своего постоянного жительства.

У мелких дворян, служивших на военной и гражданской службе, не было ни времени, ни средств, чтобы проделать долгий путь домой, чтобы отдать свои голоса. Вероятно, удаленность от обеих столиц также повлияла на отношение дворянства к выборам. Дворяне отдаленных, менее просвещенных провинций все еще воспринимали вызов в столицу как форму государственной службы, которой по возможности лучше избегать. Новгородский губернатор Сивере сообщил, что в его провинции манифест был встречен с ликованием, и только один дворянин ("некое благородное или, скорее, неблагородное животное") высказался против него на том основании, что с 1762 года дворянство было освобождено от службы. В тех районах, где располагались поместья придворных сановников и магнатов, их обычно выбирала знать. Итак, они выбрали трех братьев Орловых, двух Чернышевых и Петра Панина (из Москвы). Вероятно, друзья императрицы по ее настоянию отправились в районы, где располагались их поместья и где избрание этих высокопоставленных сановников было гарантировано их положением. Но нет никаких доказательств того, что центральное правительство манипулировало выборами в групповых политических целях. В конце концов, власти понятия не имели, сколько депутатов в конечном итоге будет избрано, поэтому создать" партию " сторонников правительства было просто невозможно, да и не нужно.

О том, как были составлены инструкции депутатам, известно очень мало. В них можно было без каких-либо ограничений выражать общие политические взгляды, затрагивать любые недостатки, как местные, так и национальные. Только личные жалобы и требования не допускались. Однако часто было трудно привести окружных выборщиков к единому мнению и отвратить их от привычки писать прошения - традиционной формы жалобы государю. Некоторые инструкции были довольно краткими. Так, в приказе депутату от муромской знати было кратко и четко указано, что Мурому ничего не нужно, он не страдает от притеснений и не нуждается ни в каких новых законах. Лишь в очень немногих случаях дворянство поднималось, чтобы сформулировать свои взгляды в абстрактных политических терминах. Это можно объяснить низким культурным уровнем и даже неграмотностью, которая все еще была присуща провинциальному дворянину старше сорока-пятидесяти лет, как на службе, так и вне службы. В одном случае сын подписал приказ вместо отца, "который не умеет читать и писать свое имя". А в Арзамасе один человек записался сразу на восемь неграмотных.

Процедура выборов Екатерины вызвала еще большие трудности в городах: они применили простой принцип предоставления права голоса всем домовладельцам, который, однако, не учитывал глубоких различий между социальными группами городского населения. Сейчас все историки сходятся во мнении, что таким образом Екатерина сознательно пыталась превратить города в развитые территориальные единицы и сплотить их население в однородное сословие. Но торговцы не привыкли сотрудничать в какой бы то ни было форме на равных с обычными гражданами и вообще не считали гражданами тех, кто не участвовал в экономической жизни города, например, мелких чиновников. И местные власти также привыкли иметь дело в основном с торговцами и были явно смущены новым подходом, который шел вразрез со всем их предыдущим опытом.

Правила выборов не сильно помогли, потому что они оставили расплывчатые понятия, такие как "домовладелец", "житель" и "город". С кем должен голосовать государственный крестьянин, у которого была лачуга и лавка в городе, - с горожанами или с государственными крестьянами своей губернии? Должен ли голосовать взрослый сын торговца, живущий в доме своего отца? Должны ли голосовать владельцы загородных домов, которые живут в 40-60 милях от города, и если да, то где? Некоторые из этих вопросов были поставлены перед Сенатом и даже перед самой императрицей, но их решения не всегда выполнялись. Путаница в процедуре выборов часто сводила на нет идею получения коллективного представителя всех социальных групп города в лице одного депутата. Купцы, давно привыкшие доминировать в городской жизни, старались оттеснить другие группы населения и выбирать депутата только из своего сословия. В одном месте никому из представителей служебного класса ниже офицерского звания не разрешалось избираться, хотя они были домовладельцами. В другом купцам удалось снять с выборов двух дворян-помещиков и всех остальных граждан, не принадлежавших к купеческому сословию. Сенат отменил оба этих голосования и назначил новые выборы. Но в большинстве случаев, когда возникали разногласия, ни воеводы, ни ссыльные выборщики не протестовали, поэтому в итоге оказалось, что из 209 городских депутатов 83 человека были избраны только представителями купеческого сословия. Духовенство оказалось группой, наиболее последовательно исключаемой из городских выборов, и только 13 из 209 депутатов были зарегистрированы как участвующие в выборах.

Как и в случае с выборами знати, в городах весь процесс начинался с выборов мэра, который брал на себя руководство дальнейшей процедурой. Он был избран на двухлетний срок и должен был выступать в качестве представителя домовладельцев и "всего населения города" на случай, если правительству потребуется проконсультироваться с гражданами. Таким образом, мэр служил воплощением нового корпоративного принципа в подходе к городскому классу и явно должен был выступать от имени всех социальных групп: торговцев, горожан, церковников, клерков и т.д. В крупных городах выборы депутатов в Созданную комиссию могли бы проходить в два этапа. Сначала землевладельцы каждого квартала (или "части"), на которые был разделен город, встретились и выбрали до ста избирателей, которые затем должны были провести окончательные выборы депутата.

Дворянство обеих столиц активно участвовало в этих выборах и так подавляло купечество, что в Санкт-Петербурге на первом этапе городских выборов прошло много дворян. Тогда начальник полиции предположил, что было бы разумнее выбрать несколько торговцев вместо таких обремененных сановников. Но когда состоялся второй тур выборов, оказалось, что депутатом от населения Санкт-Петербурга был не кто иной, как Алексей Орлов. Начальнику местной полиции также пришлось убеждать москвичей выбрать хотя бы нескольких торговцев в первом туре. Но в конце концов московские избиратели предпочли, чтобы их представлял князь Голицын, и избрали мэром генерального прокурора князя А. А. Вяземского. Очевидно, что, как и в случае с благородными депутатами, в городах участвовали не все, кто должен был участвовать в выборах. Так, в Санкт-Петербурге из 3-3, 5 тысяч домовладельцев проголосовало всего 450 избирателей; в Москве соотношение было еще меньше: 878 человек из 10-12 тысяч. Такая низкая активность большого потенциального электората может свидетельствовать о недоумении, безразличии, недоверии или просто невежестве и неграмотности. Или, может быть, сказались усилия городских руководителей по недопущению граждан к голосованию.

Граждане были настолько мало знакомы с территориальным принципом, в отличие от "сословного", что в некоторых случаях, сумев прийти к общему решению, избирали не одного депутата, а нескольких. Так, Астрахань и Саратов прислали по пять депутатов каждый, Казань-одного от русского населения, а второго от татарского. Остается неясным, скольким из этих депутатов было разрешено присутствовать на заседаниях Созданной комиссии, хотя в протоколе упоминаются по меньшей мере три представителя города Астрахани.

Подготовка инструкций из городов также вызвала трудности. У самих купцов существовала давняя традиция составления прошений по определенному шаблону, адресованных в центральное правление, ведавшее делами их поместья, то есть в Главный магистрат. Кроме того, местные городские советы привыкли поддерживать контакты, обмениваться новостями и совместно работать над обращениями из нескольких городов. Но эти призывы были направлены в основном для того, чтобы переложить бремя налогов и услуг на плечи других групп общества. Таким образом, эти ходатайства носили, по сути, "сословный" характер и выражали интересы элитной части облагаемого налогом населения города. Однако приказ городскому депутату должен был учитывать общие интересы, охватывать потребности и потребности города в целом, добиться такой гармонии было очень сложно, и если не удавалось прийти к единству, то избиралось более одного депутата, и каждому избранному лицу предоставлялся отдельный приказ. В целом поручения города почти не выходили за рамки местных вопросов. Многие из них представляли собой простые списки часто противоречивых жалоб, но все же каким-то образом собранные воедино усилиями пяти составителей приказа. Лишь немногие проявили способность отличать общие принципы и проблемы страны в целом от случаев некомпетентности местных властей.

Представители духовенства смогли оказать скрытое влияние на содержание инструкций, так как они участвовали в подготовке этих документов. В некоторых городских приказах прямо указывались требования, отвечающие интересам духовенства, а другие приказы даже подписывались священнослужителями. В Угличе самым первым пунктом было записано требование белого духовенства и подписан приказ 22 священников, диаконов и протодиаконов. Городской депутат из Углича служил в канцелярии духовного управления. Он был чрезвычайно активен в работе Созданной Комиссии и мог считаться, по сути, дополнительным представителем церкви. Итак, в городах депутаты выбирались по мере необходимости, и это подтверждает идею, которая возникает при рассмотрении выборов благородных депутатов в округах - правительство на самом деле не знало, сколько депутатов эти две социальные группы направят в комиссию. Во время выборов были несоответствия: заранее не было определено, каким подразделениям (поселениям, пристаням, посадам) будет разрешено отправлять депутатов, и разрешалось вообще не отправлять их, если город был слишком маленьким или бедным. К участию в комиссии было допущено несколько депутатов из городов, которые, по идее, должны были посылать по одному. Наконец, не была предусмотрена ситуация, при которой дворяне могли быть избраны депутатами от городов. Все это показывает, что концепция равного социального представительства в законодательном собрании была очень расплывчатой. Также маловероятно, что правительство имеет какое - либо представление о том, сколько именно депутатов изберет остальное население России-государственные крестьяне, однодворцы и другие группы землевладельцев.

Процедура отбора крестьянских депутатов проходила в три этапа. Крестьян просили писать прошения, а не составлять проекты инструкций депутатам - это слово, конечно, было им более знакомо. Кроме того, в разделе манифеста, посвященном крестьянам, ничего не говорилось о том, что депутатов созывают вместе для составления свода законов. Для крестьян процедура была следующей: три воскресенья подряд манифест публично зачитывался во всех сельских церквях, затем назначался день выборов уездных выборщиков от каждой деревни или села. Каждый, у кого был дом и земля в данной деревне, получил право голоса. Затем сельские избиратели передали письменные заявления о своих потребностях и требованиях окружному избирателю. В назначенный день представители разных уездов выбрали губернского выборщика, который участвовал в отборе крестьянского депутата от всей губернии. Последнему было предоставлено право выступать от имени электората с "самыми низкими представлениями" о крестьянских пожеланиях, а также инструкциями - петициями из деревень и уездов. Для однодворцев и крестьян не предусматривалось создание комиссий, которые составляли проекты приказов. Депутатам просто были представлены неполные прошения из деревень, уездов и губерний, что объясняет невероятное количество крестьянских распоряжений, представленных в Созданную комиссию: их было более тысячи, и многие из них еще не опубликованы.

Во всяком случае, крестьяне были еще менее способны выражать свои жалобы абстрактными категориями, чем дворяне и горожане, и поэтому они просто говорили о частных местных бедах и проблемах. В этом смысле их наставления являются бесценным источником для местной социальной истории, хотя следует помнить, что крестьяне пытались преувеличить нищету своего положения. Поскольку они были почти полностью неграмотны, им, вероятно, помогали писать свои бумаги деревенские священники или клерки. Кроме того, крестьяне боялись притеснений со стороны дворянства и чиновников и не могли открыто жаловаться на местную администрацию, потому что перед отправкой в Москву крестьянские прошения накапливались в канцеляриях. Тот факт, что различные группы государственных крестьян избирали в качестве депутатов в основном своих коллег, делает честь их стойкости - когда комиссия была окончательно распущена в 1768 году, оказалось, что дворянину был передан только один крестьянский мандат. Во время роспуска Созданной комиссии однодворцы нашли трех заместителей-дворян. Среди крестьянских депутатов было несколько приписных крестьян, хотя посессионных не было (их "представляли" соответственно Берговский и Мануфактурный колледжи, и поэтому они вообще не должны были участвовать в выборах).

До 1761 года на территориях Российской империи, где действовали местные законы (Ливония, Эстляндия, Малороссия и другие земли с нерусским населением), не предлагалось направлять депутатов в различные законодательные комиссии. Но Екатерина II верила, что можно объединить империю под властью общих институтов, и теперь, когда у нее появилась возможность объединить отдаленные провинции с центром, она не могла ее упустить. Поэтому в опубликованном тексте манифеста четко указано, что ожидается участие в выборах всех частей государства.

К сожалению, избирательная процедура в нерусских провинциях еще меньше учитывала политические позиции их населения и особенности его социального состава, чем в великороссийских регионах. Между ливонцами и эстонцами возникли разногласия по двум вопросам: должны ли они вообще участвовать в выборах в Созданную комиссию, тем самым признавая право Всероссийского собрания писать за них законы, и если они действительно участвовали, то кого следует считать дворянином, то есть полноценным избирателем. Первый вопрос не вызвал серьезных трудностей. Некоторые дворяне и горожане, недовольные системой местных привилегий, хотели воспользоваться возможностью и получить то, что хотели. Кроме того, ливонский генерал-губернатор, назначенный российскими властями, не допустил бы уклонения от выборов. С другой стороны, вопрос о социальном статусе избирателей снова оказался гораздо более трудным для решения, чем вопрос о политическом статусе.

Прибалтийское высокородное дворянство, которое издревле числилось в матрикуле, отказывалось признавать право участвовать в выборах за землевладельцами не дворянского происхождения, считая, что приобретение земли, даже с крепостными, все равно не делает их настоящими дворянами. Эстонское дворянство без каких-либо выборов передало пост маршала дворянства главе рыцарства Ф. И. фон Ульриху. Он, в свою очередь, назначил по четыре кандидата от каждого из эстонских круизов. Из числа этих назначенных кандидатов были выбраны депутаты, и был выбран сам Ульрих, решивший передать пост предводителя дворянства своему брату. Российский Сенат немедленно отменил эти выборы и распорядился провести их снова. Эстонский губернатор, принц Питер Голштинский-Бек, попытался оправдать свои решения местными обычаями и получил суровый выговор. Ему было указано, что в манифесте четко указано, как должны проводиться выборы, и, поскольку этот документ был переведен на разные языки, его невозможно было не понять. Губернатор был проинформирован о том, что он не позволил дворянам Эстонии действовать согласно их собственным обычаям, когда все было объяснено, в силу императивной нормы закона, а это недопустимо для него, чтобы сделать такие несерьезные отговорки, как отсутствие достаточно большой зал, где эстонской знати могли собираться вместе, поскольку в Санкт-Петербурге и Москве дворяне считали за честь

Екатерине совсем не нравились притязания прибалтийской знати; императрица не могла позволить себе, кроме баронов Остзее, решать, кто дворянин, а кто нет; "вся Россия не знает аттестата зрелости и все же использует один и тот же избирательный закон". Тем не менее, заставить дворянство договориться с землевладельцами не дворянского происхождения ни о выборе одного депутата, ни об указаниях для него не представлялось возможным. Действительно, было бы крайне странно, если бы депутат представил противоречивые указания. Наконец, императрица, обнаружив, что в четырех округах Ливонии было избрано только два депутата, предложила, чтобы не-дворяне Ливонии послали своего собственного заместителя в комиссию с отдельным приказом.

Города Ливонии не проявили большого желания избирать депутатов, поэтому в Созданной комиссии были представлены только 4 из них - Рига, Дерпт, Венден и Пернау. Ливонские крестьяне не посылали депутатов, так как они считались крепостными. Присутствие определенного числа свободных крестьян шведского происхождения, особенно на Балтийских островах, осталось незамеченным, но четыре представителя свободных крестьян Восточной Финляндии (из Выборгской губернии) сидели на заседаниях комиссии почти девять месяцев, прежде чем их присутствие вызвало вопросы. Но поскольку они были свободны при шведском правлении, Екатерина II подтвердила их право участвовать в работе комиссии. В результате Ливонию и Эстонию представляли 6 дворян и 4 городских депутата.

В Малороссии от каждого полка или округа (что соответствовало уезду) избирался представитель знати. Города избирали депутатов так же, как и в самой России, а казаки и свободные крестьяне-по депутату от каждого полка. Старообрядцам гетманства Малороссии также разрешалось выбирать себе наместника. Такое же право было предоставлено полунезависимым крестьянам (Речи Посполитой) Екатеринославской и Елизаветградской губерний. Выборы доставили генерал-губернатору П. А. Румянцеву много хлопот. В Малороссии в целом наметились те же тенденции, что и в Прибалтике: они также сомневались, стоит ли вообще участвовать во Всероссийском законодательном собрании, спорили о социальном статусе отдельных избирателей и ссорились из-за содержания инструкций. Румянцев распорядился о начале избирательного процесса в Малороссии, выпустив циркуляр, в котором призвал население Украины помнить, что законы страны должны разрабатываться в интересах всех ее частей. Генерал-губернатор ясно намекнул, что никаких требований об автономии выдвигать не следует (однако, судя по его последующим докладам, он не достиг этой цели). "Многие люди действительно вошли во вкус своеволия до такой степени, что каждый закон и указ государя кажется им нарушением их прав и свобод, но отзывы все одинаковые, и: почему мы должны быть там?" В следующем письме Румянцев писал: "... другие, ослепленные любовью к своей земле, думали, что они, как ученые и честные люди, призваны токмо к совету и составлению нового Кодекса для великороссов".

Призыв избрать депутатов послужил толчком к возобновлению дискуссии о древних свободах Малороссии и требованиях восстановить гетманство. В результате довольно беспорядочной процедуры из Нежина и Батурина был выбран представитель с крайними взглядами. Румянцев не мог с этим согласиться. Он обратился в Сенат, который отменил выборы, распорядившись, чтобы все нарушители избирательных инструкций и распоряжений генерал-губернатора были арестованы и предстали перед гражданским или военным судом.

Другие слои населения Малороссии, которые также стремились к независимости, отвергли притязания дворянства. Эти социальные различия проявились в выборах городских депутатов, поскольку, в отличие от внутренних российских губерний, многие малороссийские дворяне жили в городах и владели там землей, т. е. имели право участвовать в выборах городского депутата. Но дворяне презирали простых граждан и часто отказывались сидеть или участвовать в выборах вместе с ними. Оказалось практически невозможным согласовать интересы казачьего старшины, администраторов, имевших то или иное воинское звание, купцов и горожан. С другой стороны, нигде статус дворянина не был более неопределенным, чем в Малороссии. Как писал Румянцев Екатерине, при каждой встрече дворяне осыпали друг друга (не исключая высокородных) упреками и обвинениями в том, что они произошли от филистимлян или евреев, и многие, как говорили, сменили имена. По словам Румянцева, проблема заключалась в том, что слово "дворянство "в Украине потеряло свое значение," и любой беглый крестьянин, женившийся на казацкой девушке", был принят" в дворянское достоинство, и такого дворянина или казака часто превращали в крестьянина без суда, а иногда и по суду, но не всегда по законам". Случалось, что дворяне бойкотировали выборы, как это было в Прилуках, а иногда, как в Погаре, отдавали все в руки горожан. Только когда указ был уже составлен и депутат был избран, дворянство Погара пожаловалось генерал-губернатору, что избранный мэр пренебрег дворянами и поручил невежественным простолюдинам составить приказ. В Лубнах дворяне не разрешали горожанам включать в наказание обвинения против казачьих офицеров и чиновников. В Стародубе был избран один депутат, но им дали сразу два поручения-от дворянства и от купечества. Но депутат от Нежина получил их целых четыре - от дворян, от горожан,от великих русских купцов и от греческой купеческой общины. Малороссийское дворянство, в целом, сумело выразить в своих инструкциях как требования автономии, так и жалобы на Россию. Румянцев, в свою очередь, относился к ним как к самодержавному правителю: он не давал хода тем указаниям, которые ему не нравились, и отменил выборы депутатов, которые, с его точки зрения, были неподходящими.

Следуя указаниям манифеста о выборах, Румянцев позаботился о том, чтобы от каждого украинского полка был избран по одному казачьему депутату, и эти выборы, по-видимому, не вызвали особых трудностей. Запорожской Сечи разрешили выставить двух заместителей, так как она была гораздо многочисленнее любого из полков. Однако выборы в Кременчуге и Власовке, хотя, возможно, и нетипичные, отражают некоторые проблемы, связанные с обычными казаками. Вероятно, из-за того, что полковник не позволил рядовым казакам составить отдельный приказ депутату, они решили избрать своего собственного заместителя. Казаки собрались в чистом поле, проголосовали за некоего Денисова и снабдили его инструкциями. Денисов не постеснялся появиться в Москве, занял место в Созданной комиссии и даже участвовал в обсуждениях. Он написал своим избирателям, чтобы проинформировать их о местных потребностях, и заявил, что выступает за Ее Императорское Величество, несмотря на то, что некоторые злонамеренные люди пытались помешать ему стать депутатом. Но затем местный губернатор приехал в Москву и потребовал ареста Денисова на том основании, что он был выбран тайно, без ведома властей, и что его письма вызывали волнения среди казаков. Денисов был арестован и отправлен обратно под конвоем, но по дороге сбежал и с тех пор исчез со страниц истории.

Беспорядки также произошли во время выборов среди крестьян-вольных поселенцев, или военных жителей Слободской Украины. Прокоп Гук, избранный крестьянским депутатом, отнесся к своим обязанностям так серьезно, что приказал местному землемеру приостановить геодезические работы до тех пор, пока сам Прокоп не вернется из Москвы с заседаний комиссии. Он собрал около 60 рублей в двадцати двух деревнях, пообещав крестьянам, что повлияет на землеустроительное управление в их пользу. Согласно доносу, скорее всего, кого-то из местных помещиков, которые боялись, что Гук не принесет "крестьянскую заразу" даже в комиссию, арестовали, лишили депутатского статуса, отобрали деньги, выпороли, а выборы приказали устроить заново.

Духовенство в Малороссии, похоже, никак не влияло на составление городских приказов, в отличие от некоторых крупных российских городов. С другой стороны, когда Синод готовил проект приказа своему заместителю в Созданной комиссии, он консультировался с иерархами Малороссийской церкви. Кроме того, они воспользовались возможностью, в частности в Киеве, подать ряд распоряжений с требованием сохранить имущественные права церкви, ее духовную и правовую автономию. Некоторые из этих требований были приложены к постановлению Синода.

Прием в комиссию депутатов от иностранцев был данью просвещенным вкусам императрицы. Большинство этих избранных представителей (если здесь вообще проводились выборы) не знали русского языка, многие принадлежали к правящим семьям татар, башкир, черемисов, чувашей и др. Сибирский губернатор описал ситуацию своему брату, начальнику полиции Николаю Чичерину:

"Я послал двух князей, получивших грамоту на княжество от царя Годунова: одного - Обдорского, а другого-Куноватского из Березовского ведомства, странствующих к Самому Северному океану вдоль устьев реки Оби. На них, однако, ничего нет из-за силы манифеста о депутатах, но они только спросили меня, ездит ли императрица по улицам, и когда им сказали, что она рада выйти, они упали к их ногам и попросили меня отослать их, конечно. Их желание - увидеть императрицу в коридоре... Вы найдете в этих моих принцах двух диких животных, странных по внешности, странных по одежде".

В Москве быстро поняли, что к иностранным депутатам нужен особый подход. К ним были приставлены три "опекуна" - князь С. Вяземский, А. В. Олсуфьев и Г. А. Потемкин, которые с этого времени заинтересовались экзотическими народами России. Генеральный прокурор распорядился подготовить для этих депутатов немецкие и российские платья и самодельные наряды - за счет казны.

Законодательное собрание, наконец, образовались в результате этого хаотического процесса, включены: 29 депутаты от правительственных учреждений, 142 депутатов от уездных дворянских собраниях, 22 депутата от украинского дворянства и офицеров, 42 депутатов от odnodvortsy, 29 депутатов из различных групп свободного крестьянства, 44 депутатов от казаков (сибирских, Яицких, Волги и Дона), 209 городские депутаты, 54 депутатов от иностранцев. Социальный состав собрания, независимо от того, какие группы представляли депутаты, был следующим: дворянство - 205, купцы - 167, однодворцы - 42, крестьяне - 29, казаки - 44, промышленники - 7, чиновники и т. д. - 19, иностранцы - 54.

Выборы в Назначенную комиссию, несомненно, помогли пробудить дремлющую российскую сельскую провинцию. Это была первая попытка в царской России приблизить народ к власти. Некоторые, как, например, язвительный скептик Андрей Болотов, полагали, что, кроме большого шума и больших расходов, из этого ничего не выйдет. Другие бросились в гущу событий, аплодируя оружейными салютами, банкетами и фейерверками. Во время выборов весной 1767 года Екатерина совершила инспекционную поездку по Поволжским губерниям. Во многих местах дворяне, уже собравшиеся в городах на выборы, были представлены императрице и провели соответствующие торжества. Екатерина посетила Тверь, Ярославль, Нижний Новгород и Казань. "Вот я в Азии... - радостно сообщала она из Казани Вольтеру 29 мая 1767 года,-В этом городе живет 20 разных народов, которые совсем не похожи друг на друга. И все же им нужно сшить платье, которое будет одинаково хорошо им всем подходить. Вы можете легко найти общие правила, но детали?" Теперь Екатерина полностью осознала, насколько разнообразна была ее империя, и приступила к изложению этих " общих правил "в" Мандате " для Созданной Комиссии.

просвещенный абсолютизм заложил комиссию

4. "Орден" Екатерины II

.1 Разработка и источники текста "Мандата"

Начиная с 1765 года Екатерина регулярно упоминала в своей зарубежной переписке о своей работе "О законах этой империи". Как будет видно позже, это было началом составления "Распоряжения Комиссии о разработке нового кодекса".

Сохранившиеся документальные свидетельства и реконструкция истории законодательных документов, связанных с созывом Комиссии по написанию нового кодекса проекта 1767 года, не позволяют однозначно сказать, какую идею выдвинула Екатерина II ранее: разработку "Мандата" для Комиссии по написанию нового кодекса или созыв представителя Комиссии с целью внесения в законодательство идеи, состоящей из "Инструкции". По косвенным данным, последнее более вероятно. Государственные документы и политические записки Екатерины II до 1766 года не содержат никаких свидетельств того, что императрица была осведомлена о кодификационных работах и их форме в предыдущее царствование. По-видимому, по ее просьбе один из статс-секретарей заинтересовался судьбой проектов А. И. Глебова, бывшего члена Совместной комиссии и генерального прокурора, только в 1766 г. Также только в 1766 г. в текстах сочинения, составленного Екатериной, появилось его обозначение как "Приказ" Комиссии Кодекса.

Создание "Мандата" было самым непосредственным следствием восторженного литературного и политического внимания Екатерины II IIк знаменитой книге Шарля Монтескье "О духе законов". Таким образом, это было в значительной степени продиктовано сочетанием случайных обстоятельств, литературного вкуса и политической ангажированности. Как показывает более пристальное изучение рукописей "Ордена" и его текстовых источников, эта взаимосвязь более значима и в то же время несколько отличается от того, что считалось ранее.

Первое знакомство Екатерины с трактатом Монтескье датируется, согласно ее воспоминаниям, зимой 1754-1755 годов. Эта статья явно отражала ее политические взгляды. Позже ее внимание регулярно привлекала политическая литература, связанная с ответами на трактат Монтескье. Разрабатывая законодательную программу реформ и выстраивая свою политическую и правовую доктрину, Екатерина II сочла возможным, как признается в переписке, "ограбить президента Монтескье, не называя его имени...в пользу двадцати миллионов, которые последуют". Будущий "Заказ" был намеренно сделан произведением, заимствованным в литературном плане. И такая особенность Екатерины II с этого времени станет постоянной для ее последующей законодательной работы.

Прототипом примерно 75 % текста "Мандата" (как по количеству статей, так и по общему объему текста) послужил конспект-выдержки Екатерины II из книги Монтескье, сделанные ею в течение нескольких месяцев 1765 года. Этот оригинальный текст, однако, был вдвойне своеобразен. Работающих на ее конспект-выписки (и больше ориентироваться на свое собственное понимание проблемы политической реформы, чем по логике собственные мысли автора), Екатерина обратилась к одному из изданий Амстердам книги Монтескье, вышедший в 1759-1765. Эти издания имели одну важную особенность для литературной истории "мандат": Монтескье текст был опубликован здесь сопровождаются комментариями от анонимного человека-теперь забыто, но тогда очень известный голландский философ и издатель Эли Luzak. В своих выступлениях Екатерины II и затем в качестве автора текста Монтескье, и обзор Люзак (иногда очень критически к мысли Монтескье свойства), почти не отделяя одно от другого; в конце инструкции, на основе исходного текста Люзак сделал текст более 20 статей будущего "наказание" и несколько отрывков в окончательный вариант не вошли. Осознавая или не осознавая разницу в выводах двух разных авторов по схожим политическим и правовым вопросам, императрица изначально вообще не стремилась руководствоваться идеями Монтескье; ей нужен был политический текст по проблемам, представляющим интерес в разгар эпохи. Не очень значительная, но реальная доля текста была составлена из комментариев самого автора Екатерины IIII.

В результате "Заказ", разработанный к середине 1766 года, стал в значительной степени заимствованным литературным и текстологическим произведением: до 80% от числа статей и до 90% от общего объема текста. Однако спектр литературных и текстологических источников "Мандата" несколько отличается от того, что ранее было представлено в историографии: 245 статей основаны на слегка отредактированном тексте "О духе законов" Монтескье, 20-на комментариях Люзака к амстердамским изданиям Монтескье, 106 [только 10 - я глава]-на текстах Беккарии, 5-на статьях французской "Энциклопедии", 1-о российском законодательстве, 32-несомненно заимствованы, но из неустановленного источника.

История развития текста в свете обновленных и более точных данных о литературных заимствованиях позволяет нам скорректировать историографические оценки "Мандата" как политического произведения. Екатерина II, создавая собственную политическую и правовую доктрину, исходила в основном из книги Монтескье и статей Энциклопедии как сборников моделей для собственного политического дискурса и с самого начала не заботилась о воссоздании системы взглядов первоисточника. Кроме того, тексты были свободно составлены ею, и многие важные положения первоисточников были опубликованы. Взаимное смещение и путаница текстов, перевод на русский язык с использованием другой, не столь устоявшейся терминологии создали совершенно иную литературную ситуацию. Даже формально "Орден" стал вполне самостоятельным по концепции и правовому содержанию произведением, что показало его доктринальную и программную привязанность в большей степени к собственному представлению Екатерины II о задачах политики и принципах правопорядка, уже изложенных в предыдущих политических документах.

Работа над "Приказом" со всеми дополнениями и исправлениями в течение 1765-1766 годов велась одной императрицей, только на заключительном этапе работы Екатерина II представила текст предварительной редакции "Приказа" нескольким людям из своего ближайшего окружения, которые представили ей небольшие письменные отзывы и комментарии. Несмотря на весь дворцовый "этикет", все рецензии были вполне деловыми и, за исключением А. П. Сумарокова, все одобрительно приняли идею произведения, его принципы, предложив весьма конкретные поправки, которые почти все были учтены императрицей при повторной обработке текста. В этом смысле идея, которая продолжает фигурировать в историографии о "цензуре" "Приказа" со стороны высшей бюрократии, не отражена в рукописной истории текста, хотя такая "легенда" имеет некоторые мемуарные основания, но, возможно, вообще не связана с этим вопросом.

Но сам факт того, что сановники ознакомились с текстом" Мандата " и, по сути, одобрили его содержание, показывает, что изложенная в нем доктрина и законодательная программа были выражением личной позиции не только императрицы, но и более широкого правительственного круга. Это сделало будущий "Приказ" официальным политико-идеологическим и политико-правовым документом, который был напечатан отдельной книгой и официально опубликован при открытии Комиссии по написанию проекта нового кодекса 30 июля 1767 года.

4.2 Политическая и правовая доктрина "Мандата"

Основной текст "Приказа" состоит из 20 тематических глав, разделенных на 526 статей. Его можно разделить на пять условных разделов::

3.Принципы уголовного права и судопроизводства (главы 8-10, статьи 80-250);

В 1768 году были опубликованы две дополнительные главы "Мандата": 21-я (статьи 527-566), формально посвященная полиции, но фактически принципам нынешнего государственного управления, и 22-я (статьи 568-655), посвященная государственным финансам, налогам и теории политической экономии.

Политико - правовая доктрина "Мандата "была сформирована своеобразным сочетанием абстрактных идей его литературных источников, особенностей их прочтения Екатериной II, традиционных постулатов официальной публично-правовой доктрины абсолютизма и своеобразных" общих мест", сформированных идеологическим и культурным фоном эпохи.

Первоначальной конструкцией политико-правовой доктрины были постулаты христианской веры. Это было заявлено в общей форме как основа государственной деятельности (статьи 1-2), и это должно быть подчинено целям воспитания молодежи (статьи 351-352). Правила христианской веры как бы организовали все политические, правовые и этические принципы существования власти в гражданском "сообществе". И непосредственно "божественное право" было провозглашено первым из многих факторов, определяющих порядок в обществе.

Политические институты и законодательство не могут быть произвольными предписаниями законодателя. По своей социальной ценности и неприкосновенности они должны соответствовать "особому расположению людей", для которых они выданы (ст. 5). Такое расположение людей легло в основу политической социологии "Порядка". С помощью этой категории были поняты предписания естественного права - изолирующие их от требований политических ценностей, но лишь фиксирующие реальные условия политического существования. Расположение людей является как данностью, так и следствием естественного человеческого существования; это фактический достигнутый уровень, на котором строится новая "просвещенная" политика. Характеристики этого расположения людей подлежат только декларированию, а не реконструкции. Поэтому в политико-правовой доктрине они были представлены как незыблемые постулаты.

Исходя из этой предпосылки, доктрина "Мандата" представила существование монархии в России как незыблемый фундаментальный закон ее естественного положения и исторического развития: монархия наиболее соответствует потребностям русского народа (статьи 10-11), монархия в целом является наиболее продуктивной формой любого государственного правления с точки зрения присущего ей качества осуществления власти (статьи 14-16). Отказ от неприкосновенности монархии чреват опасностью для общества, поскольку "ущерб любому правительству почти всегда начинается с ущерба его первоначальным основам" (ст. 502).

К числу свойств естественного государства Россия относила самодержавную неограниченную монархию. Монарх был объявлен "источником всей государственной власти "(ст. 19). Все законы государства "исходят из его благоволения" (ст. 511). Он "представляет в своем лице все объединенное общество" и держит "всю власть в своих собственных руках "(ст. 148-149). Среди прерогатив верховной власти монарха особое место занимает право толковать законы (статья 151). Монарх объявляется верховным владельцем всего, что "составляет национальную казну", представляя главу государства и единственного суверена (статья 625).

Для технологического управления государством в обществе устанавливаются "средние, подчиненные и зависимые от высших органов власти", что представлено как "сущность правительства" (статья 18). Этим учреждениям, или правительствам, доверены "части правительства", они уполномочены регистрировать законы штата, делать представления монарху о несоответствии отдельных нормативных актов основному закону штата-кодексу (статьи 21, 24-25). Они также вершат суд - "от имени государя в соответствии с законами "(статья 99). Статус и полномочия таких правительств (что текстуально означало существующие в России государственные органы различных уровней, которые Петр Великий" мудро учредил " - статья 99) предполагались чисто управленческими и бюрократическими в соответствии с организационными принципами.

Целью всех действий верховной власти и государственной политики было, согласно "Мандату", "обеспечение безопасности каждого отдельного гражданина" (статья 33). Верховная власть была объявлена "созданной для людей" (ст. 520) и для того, чтобы направлять действия всех людей "для достижения величайшего блага из всех" (ст. 13). Конкретным воплощением этой цели является то, что монарх обязан содействовать развитию общества в духе постоянного совершенствования (статья 58). Эта "высшая степень совершенства" (статья 44) достигается путем установления лучших законов в государстве (статьи 42-43), которые, в свою очередь, соответствуют естественному положению людей. Таким образом, доктрина замкнула на себе это "звено" политической логики.

Дискуссия в "Мандате" о необходимости достижения наивысшей степени социального благополучия с помощью государственной власти четко свидетельствовала о том, что одним из постулатов доктрины была идея общего блага. В то же время эта идея приняла форму, характерную не для классической доктрины, а для просвещенного абсолютизма: цель государства - "счастье каждого" и, следовательно, всех. Созданная естественная монархия должна соответствовать потребностям гражданского общества и законам, вытекающим из естественного положения людей.

Однако заявленная цель государственной организации никоим образом не реализуется в правовых положениях, касающихся повседневного хода государственных дел. Поэтому доктрина легитимности монархии разбавляется декларацией только этического и политического характера. "Порядок" предполагает случаи, когда власти действуют в соответствии с законом "в установленных ими пределах" (статья 512). Но конкретные институты в этой связи имели весьма расплывчатый смысл: монарх должен править "несколько кротко и снисходительно" (статья 513), "не менять порядок вещей, а следовать ему", придерживаться своих "добрых пожеланий", но не "мечтаний" (статья 511), довольствоваться "главным надзором только за порядочными государями" (статья 510). По сути, предполагалось лишь установить некий новый этико-политический режим для осуществления власти, который по своему качеству не утратил своей политической абсолютности.

Эти аргументы "Мандата" и эта связь новой политико-правовой доктрины имели еще один специфический исторический подтекст. И этот подтекст является еще одним источником формирования требований законности в доктрине просвещенного абсолютизма. Стремление к как можно более четкой закономерности в действиях верховной власти отражало в основном реакцию правящих элит на реалии государственной жизни предыдущих десятилетий в России, когда (по словам Н. И. Панина) "власть лиц действовала больше, чем власть государственных мест". Построение доктрины и, в целом, идеологии просвещенного абсолютизма имело весьма жизненную основу в виде недовольства правящей элиты крайним волюнтаризмом в политике монархии, что проявлялось в силу множества случайных факторов.

Провозглашенное стремление к "блаженству всех и каждого" поставило вопрос о признании нового качества гражданина-субъекта. "Мандат" объявлял необходимым, чтобы государство сочетало свои собственные цели государственной политики со" свободой " граждан. Свобода подданных состоит не в том, чтобы "делать все, что кому угодно" (ст. 36), а в праве "делать все, что позволяют законы" (ст. 38), или в том, чтобы "иметь возможность делать то, что каждый должен хотеть, и не быть вынужденным делать то, чего они не должны хотеть" (ст. 37). Таким образом, построенная свобода отождествлялась "со спокойствием духа" (статья 39), обеспечиваемым либо "благодатью уголовных законов" (статья 487), либо "гостеприимным разрешением других законов, которые наша православная вера и политика не отвергают" (статья 495). Таким образом, концепция свободы не подразумевала никаких новых начинаний в отношениях с властями в целом, а лишь признание права на свободу вероисповедания в условиях господства православия и требования сбалансированного уголовного законодательства.

Признание абстрактной свободы, общей для "граждан", было единственным способом понять социальное равенство в доктрине. (На самом деле, это было типичное понимание политического дискурса восемнадцатого века, подчеркивающее равную ответственность перед государством за выполнение требований власти.) "Порядок" открыто декларировал социальное и правовое неравенство граждан-как по отношению друг к другу, так и по участию в государственной деятельности.

Разделение общества на тех, кто "правит и командует", и тех, кто "подчиняется", является следствием естественного порядка человеческого общества и самого существования в нем государственной организации: "Гражданское общество требует определенного порядка...Должны быть те, кто правит и командует, и другие, которые подчиняются. И это начало всякого рода подчинения" (ст. 250-251).

Это разделение общества соотносится с историческим разделением общества, представленным как не менее естественное занятием его членов: "Фермеры живут в деревнях и селах...и это их удел" (статья 358); "мещане живут в городах" (статья 359); дворяне занимаются военной службой и отправлением правосудия (статьи 365-367). Занятия дворянства являются наиболее важными в государстве, поэтому естественно и необходимо, чтобы дворянство занимало лидирующее положение на уровнях прав и привилегий гражданского общества. В то же время, не желая терять государственного прагматизма, "Орден" преподнес такое положение дворянства как подарок, данный ему верховной властью за его важную роль и полностью зависящий от государственной санкции за привилегии (статья 361).

Провозглашенное социальное разделение подразумевалось именно как классовое разделение (в сегодняшнем определении). Существование гражданских различий было четко связано с особыми, политически и юридически определенными правами: "В правительстве, где существует разделение между отдельными лицами, существуют также преимущества, утвержденные законом" (статья 110). В соответствии с характером и масштабом этих "преимуществ" для каждого сословия были созданы общественные "места": для дворянства - первое, для "средней семьи" - второе, для крестьянства - третье. Стремление к уравнению государства противоречит "основным законам" и поэтому губительно для общества: "Первоначальное foundation...it повреждается...когда идея равенства коренится в крайности, и когда каждый хочет быть равным тому, кому законом предписано быть правителем над ним" (ст. 503).

Единственным полезным и продуктивным для государства равенством, согласно "Мандату", является равенство в соблюдении верховенства закона: закон должен стараться не "благоприятствовать" людям по рангу, поколению и состоянию (статья 104), и главным образом в уголовно - правовых конфликтах. Равенство граждан - единство их подчинения единым государственным законам (статья 34).

Важной особенностью социально-правовой части доктрины "Мандата" было то, что духовенство не фигурировало в социальной структуре как отдельное государство. Здесь проявился не только и не столько культурно-идеологический дух Просвещения и схема создания трехзвенной социальной структуры, что важно для социальной философии просвещенного абсолютизма, но и влияние правительственного курса предыдущих лет. Принимая во внимание, что лица, не принадлежащие к знати, как светской, так и духовной, будут отнесены к "средней семье", "Орден", хотя и не прямо, выразил линию на ликвидацию классовой независимости духовенства.

4.3 Законодательная программа "Наказа"

Главной гарантией того, что государственная власть будет действовать в соответствии со своей поставленной социальной целью, является правильно составленный Закон. Законы в обществе должны устанавливаться "только с одной целью-обеспечить как можно больший мир и пользу людям, живущим в соответствии с этими законами" (статья 42). Законы, установленные "просвещенными" властями, должны быть сохранены "в неприкосновенности "(статья 43). Способность изложить в законе то, что обеспечит его неизменность, является высшим искусством" законотворчества " (статья 44).

В доктрине "Мандата" Закон-это не просто произвольное определение законодателя-суверена. "Положение закона должно применяться к народному менталитету" (ст. 57), то есть к духу народа, который исторически сложился и проявил себя, что подтверждается очень естественным характером народа. Однако, цель этого "аргументированное рассмотрение" вовсе не наблюдаем каких-либо начальных принципов: справедливости, рентабельность и др. - а сугубо прагматический характер, так как такого "рассмотрения" гарантирует полного и сознательного соблюдения правопорядка в государстве, т. е. все то же самое желательно лояльности: "мы сделать ничего лучшего, чем то, что мы делаем свободно, свободно, по нашей природной склонности" (ст. 57).

"Мандат" был адресован комиссии по кодификации, которая должна была не только оценить будущие принципы законов, но и непосредственно разработать эти законы. Поэтому, в дополнение к общим политическим соображениям о значении нового законодательства, в нем содержались конкретные принципы будущего законодательства по определенным аспектам.

В социальной и правовой политике содержание законодательной программы лишь незначительно выходило за рамки общего выражения политико-правовой доктрины, которая исходила из классовой организации общества и фиксации классовой структуры в зависимости от вида деятельности. Почти не было предположений об закреплении законом каких-либо конкретных прав, привилегий, преимуществ (или, наоборот, ограничений) или даже конкретно читаемых тенденций в развитии законодательства в этой области.

Статус дворянского сословия был связан с историческими заслугами, оказанными дворянами государству (статьи 363-364); дворянское звание было объявлено неотделимым от особого качества "добродетели" (статьи 361-362). Соответственно, нарушение этого качества поведением субъекта давало как бы законное право властям лишить его дворянского титула (статья 369). Впервые в законодательной политике" Приказ "четко сформулировал основания, по которым допустимо лишать дворянства, приписав таким основаниям ряд преступлений и проступков, характеризующихся общим свойством -" обман, противоречащий чести " (статьи 372-373). Традиционно постулировалась возможность получения дворянства как на военной, так и на гражданской службе (статьи 364-366). Политически значимым было утверждение "Мандата" о признании за благородным дворянством только моральных преимуществ в "похвале и славе" (статья 374). Вопросы статуса и прав дворянства, которые были возможны для практического осуществления в законе, только два были замечены, да и то уклончиво: он был признан общественно полезным для себя дворянина, а не через менеджеров, чтобы управлять хозяйством в своих имениях (статья 266), тем самым косвенно допускает не-необходимость длительного пребывания на гражданской службе, и вопрос о "целесообразности" участия в торговле для дворянина была выставлена для обсуждения и были две противоположные точки зрения (ст. 330-331).

Программа формирования правовой статус так называемого "среднего класса" (или, как сформулировал "мандат" учение городского имущества), которое полностью проявляется в предыдущие годы в государственной правовой политики, было только понятно, в общем желании создать в законе особый статус "мещанство" (статья 377), который в своей профессии и права "не место ни среди знати, ни среди пахарей" (ст. 379). Единственное, что предполагалось для этого класса, - это состояние "свободы" (статья 374). А также считается членом этого класса не только с точки зрения "ремесел, торговли, искусств и наук" (статья 377), но и с точки зрения образования, полученного в государственных учебных заведениях (статья 381). Так же, как и дворянство, была предусмотрена возможность лишения мелкобуржуазного сословного звания за совершение незаконных или аморальных деяний (статья 383).

Были сделаны некоторые более подробные предположения о законодательной политике по отношению к крестьянскому классу. "Приказ" предполагал, что было бы целесообразно "облегчить состояние испытуемых всеми возможными способами", хотя и с важной оговоркой "настолько, насколько позволяют здравые рассуждения" (статья 252). Он выступил против злоупотребления рабством и против чрезмерного жестокого обращения с подчиненными (статьи 254, 259). Согласно общей линии на создание единого правового государства, люди, находящиеся под их властью, должны иметь право на судебную защиту (статьи 257-258). Несколько уклончиво был поставлен вопрос о возможности признания за крестьянами права частной собственности на их имущество (статья 261), явно перекликаясь с обсуждением этой правовой проблемы, состоявшимся по инициативе императрицы в Вольном экономическом обществе как раз во время написания "Приказа".

Далекая от того, чтобы предполагать радикальную трансформацию крепостного права крестьянского сословия, законодательная программа "Порядка", в духе времени, поставила вопрос о вредности злоупотреблений в отношении основной массы населения страны для" воспроизводства народа", с которым, согласно тогдашней политической и экономической" моде", было связано процветание государств. Это было похоже на прямую перекличку с правительственными проектами 1750-х годов. Стимулирование роста численности населения стало государственной задачей. С этой целью было высказано мнение, что было бы полезно ввести стимулы для многодетных семей (статьи 261, 286), даже ограничить пассивное право на получение завещаний для бездетных (статья 281). Но, пожалуй, самым важным предположением здесь было то, что дворянству необходимо было изменить арендную политику по отношению к крестьянам: рост денежных сборов привел, согласно "Приказу", к пренебрежению важнейшим занятием - сельским хозяйством (статьи 270-271).

Последний аспект уже напрямую связывал допущения в сфере имущественной и правовой политики с основными постулатами будущего законодательства в части регулирования экономической жизни.

"Порядок", хотя и не полностью, был в сфере влияния политической и экономической мысли физиократов, которые, с другой стороны, проявили наибольший интерес к разработке идеологии просвещенного абсолютизма, соответственно, бытует мнение, что сельское хозяйство было объявлено в качестве основных и самых желанных занятий для населения (ст. 294, 297, 313). (Мотивация здесь была многомерной - не только экономической, но и моральной, поскольку считалось, что сельское хозяйство способствует сохранению патриархального строя и якобы соответствующей "чистоте нравов".) Было выражено желание организовать поддержку сельского хозяйства со стороны властей (статья 302). Наиболее важным аспектом была связь между процветанием сельского хозяйства и распространением частной собственности (по-видимому, на землю): "Сельское хозяйство не может процветать здесь, где ни у кого нет ничего своего" (ст. 295-296).

В противном случае экономическая, условная, программа "Порядка" была очень ограниченной. Законодательная позиция в отношении "свободы торговли" была однозначной, хотя также признавались ограничения на ее использование .в интересах государства (статья 321). Государственная политика в отношении городов должна быть покровительственной (статьи 395-398). Ремесленное производство могло бы выиграть от организации гильдии, но в целом организация гильдии не была обязательной (статьи 400-404). Предполагалось организовать специальные коммерческие суды (статьи 338-339) и выдвинуть конкретные новшества в коммерческом праве - например, введение ограничений прав, а не уголовного наказания за непреднамеренное банкротство (статьи 334-335). Продажа земли должна была быть неограниченным правом собственника (статья 343). Постулировал необходимость государственных мер по поддержанию цены денег (статья 342). В целом правовая политика в области экономической жизни, согласно "Мандату", должна основываться на либертарианском принципе: нельзя запрещать то, что естественно и в целом полезно (статья 344).

Несколько позже была опубликована специальная, 22-я глава "Мандата", специально посвященная политике в области государственных финансов, но она не содержала никаких конкретных законодательных предположений. Они определили только основные области государственных расходов, признанных обязательными (статьи 576-579), и дали характеристики торговли с предпочтением государственного поощрения внешней торговли (статьи 609-610), что было еще одним проявлением концепций школы физиократов. Остальные статьи главы были посвящены общим политическим и экономическим соображениям.

В целом законодательные посылки "Наказания" в различных областях, как видно, должны были сохранить существующее верховенство закона, и в этом смысле изменения, предложенные "Наказом", были консервативными. В то же время все эти предлагаемые изменения были направлены на более либеральный правовой режим при сохранении обязательного государственного протекционизма во всех сферах общественной жизни. Последнее, в частности, проявилось в несколько более преувеличенном представлении о социальной роли полицейских институтов в регулировании жизни общества, чем того могли бы потребовать либертарианские концепции совершенствования правовой политики и правовой системы.

В своей политико-правовой доктрины и законодательной программы, "наказ" и правительством ходе правовой реформы нашли значительное перекрытие с политической философией и программы правовых преобразований европейской теории просвещенного абсолютизма; в силу ряда субъективных особенностей российской политической ситуации, а также своей литературной историей, "наказ" стал классическим выражением идеологии и правовой политики просвещенного абсолютизма в Европе. В "Мандате" политическая философия и политико-правовая доктрина просвещенного абсолютизма однозначно засвидетельствованы их близостью не к политическим концепциям европейского Просвещения, а к особому направлению политико-правовой науки XVIII века, представленному в основном немецкими полицейскими, и к социально-политической философии школы Г. В. Лейбница и Х. П. Шульца.Это последнее обстоятельство стало отправной точкой для формирования значительного утопического элемента в доктрине и программе просвещенного абсолютизма, что впоследствии нашло отражение в юридической практике монархии.

5. Деятельность Назначенной Комиссии. 1767-1770

"Обряд управления" предусматривал (пункт 1) , что открытие работы Комиссии ("съезда депутатов") должно состояться через шесть месяцев после объявления выборов. К июлю 1767 года в Москве собралось до 460 депутатов, а императрица, двор и правительственные учреждения уже находились там с января 1767 года. В апреле-июне Екатерина IIвместе с узким кругом близких соратников совершила поездку по городам Верхнего и Среднего Поволжья, в ходе которой были организованы публичные демонстрации в поддержку ее правления, приемы различных депутатов, в том числе депутатов, избранных в Комиссию. Открытие Комиссии было запланировано на 30 июля, и правительство установило строгую процедуру торжественного открытия.

Открытие работы Комиссии по Кодексу состоялось 30 июля и сопровождалось рядом торжественных и официально-церковных мероприятий; на приеме депутатов в Кремле они подписали специальную присягу и получили официальные издания "Приказа" и других нормативных документов Комиссии.

Общее собрание депутатов было предусмотрено "Обрядом управления" как основной формой принятия основополагающих решений и обсуждения общих законодательных вопросов (пункты 7, 10, 13). В своем первоначальном составе Ассамблея действовала до 12 января 1769 года. За это время было проведено 203 совещания-обычно два раза в неделю по 2-3 часа. Были также многонедельные перерывы, связанные с переездом в Санкт-Петербург.

Этап 1 работы. На семи первых сессиях-31 июля / 14 августа 1767 года - обсуждались организационные и процедурные вопросы. В соответствии с правительственным обрядом Собрание выдвинуло несколько кандидатов на пост маршала; из числа тех, кто получил наибольшее количество депутатских голосов, императрица утвердила А. И. Бибикова в качестве такового. Затем были сформированы Директорская комиссия и Комиссия по рассмотрению инструкций - первые руководящие и специальные подразделения Комиссии Кодекса в целом.

Кроме того, на первом этапе работы комиссия приняла важное политическое и государственно-правовое решение - настоящему Екатерины второй титул великого, мудрого и матери Отечества, изначально Дворец украшен "игра", в литургических обрядах, возражений против императрицы, настаивание "благородного общества" и т. д. парламентских название доклада (частично принят императрицей) было оформлено с помощью специального формального акта "одобренного образца сертификаты" исторические Земский собор, подписанный всеми членами.

Таким образом, Комиссия завершила публичную легитимацию власти Екатерины II, и принятый акт имел важное значение для взаимоотношений императрицы с рядом придворных и правительственных групп правящей элиты. Решение Комиссии также определило ее позицию по центральному вопросу законодательного курса: самодержавная неограниченная монархия была признана принципом государственного устройства.

2 этап работы. 8-21 заседания Собрания - 20 августа /11 сентября 1767 г. - были посвящены чтению и обсуждению 12 наказов от разных категорий государственных крестьян (в основном, Среднего Поволжья), а тем самым и обсуждению правового положения крестьянства. В зачитанных для депутатов наказах излагались типичные жизненные требования: устранить чрезмерное или считавшееся незаконным налогообложение, принять меры по ускорению и удешевлению процедуры местных судов, пресечь самоуправство местных помещиков; указывалось также и на слабое состояние крестьянского хозяйства вообще. В обсуждении приняли участие до 60 депутатов - в основном, от дворянства. В этих выступлениях преимущественно высказывалось несогласие с требованиями крестьянских наказов предпринять какие-то общие политические и правовые меры для облегчения положения сельского населения; поддержано было только требование о введении упрощённого словесного разбирательства в суде для государственных крестьян. В выступлениях депутатов городов по этому вопросу доминировало требование законодательно запретить крестьянам занятия торговлей и ремеслом как составляющие привилегию купечества. Однако дворянские депутаты этого не поддержали. Иногда дискуссии приобретали острый характер, в основе чего явно лежало столкновение сословных интересов. Для придания дискуссиям более спокойного хода потребовалось директивное вмешательство руководства Комиссии и закулисное императрицы. Правительственную позицию по крестьянскому вопросу, предполагавшую принятие некоторых общезаконодательных мер для облегчения положения сельского населения, попытался обосновать в своём выступлении Г.Г.Орлов. Но в целом по обсуждавшейся правовой проблеме достичь единства мнений не получилось, и руководители Комиссии предложили перейти к обсуждению следующей проблемы законодательства.

3 этап работы. В 22 - 31 заседаниях - 12 сентября / 2 октября 1767 г. - Собрание обсуждало законы о правах дворянства. Были прочитаны основные законодательные акты - от Уложения 1649 г. до указов 1766 г. - о чинопроизводстве по службе дворян, о личных их правах, положении в суде, правах по распоряжению имениями.

В последовавшей затем дискуссии приняли участие практически только депутаты от дворянства. В большинстве выступлений главной для предполагаемого усовершенствования законодательства была обозначена проблема общего укрепления и расширения сословных привилегий, которые бы наиболее последовательно воплотили провозглашённое «Наказом» определение дворянства как «нарицания в чести» для «наиболее добродетельнейших и более других служащих людей». Тон обсуждения был задан пространным выступлением депутата от ярославского дворянства князя М.М.Щербатова, чья общественно-публицистическая деятельность в Комиссии приобрела особые размах и качество. Щербатов обозначил основные требования, которые в общем соответствовали правительственному законодательному курсу: 1) ограничить возможность для получения дворянства по службе, либо даже вовсе таковую запретить; 2) закрепить права дворянства на государственную военную и гражданскую службу в качестве привилегии, 3) запретить подвергать дворян наказаниям с посягательством на их телесную неприкосновенность, 4) укрепить личные и родовые права дворян по распоряжению их имениями.

В вопросе о ликвидации т.н. выслуженного дворянства (создание которого было в своё время одной из принципиальных социально-правовых реформ Петра I) дворянские депутаты не были, однако, единодушны. Вопрос стал ещё одним предметом для идейных столкновений в Собрании, имевших прямой социальный источник: значительная часть дворянского сословия ко второй половине века состояла уже из выслуживших своё дворянство в одном-двух поколениях. Депутат от украинских полков Н.Н. Мотонис обратил внимание на то, что сомнение в полезности дарования дворянства заново противоречит истории любого дворянского рода и что, главное, не вписывается в указания «Наказа» по этому вопросу. Депутаты от однодворцев и казаков, отстаивая свой узкосословный интерес, также высказались за сохранение возможности приобретения дворянского звания по государственной службе. Соответственно духу времени многие выступавшие видели решение собственных социальных проблем во «вхождении» в высшее сословие и тем приобретении новых привилегий. После нового словесного обострения дискуссий руководство Комиссии поставило на обсуждение новую тему законодательства.

4 этап работы. В 31 -61 заседаниях - 2 октября / 26 ноября 1767 г. - Собрание в основном обсуждало вопросы законодательного регулирования прав городского населения, купечества. Были прочитаны, по установившейся традиции, считавшиеся действующими законы по вопросам: порядок городского суда и полномочия магистратов, сословные права купечества, порядок записи в купеческое сословие и ремесленные цехи, налогообложение городского населения, порядок торговли в городах.

Дискуссии по этой части законодательства стали более разнообразными - и по кругу выступавших, и по направленности мнений. Подавляющим стремлением депутатов от городов стало желание закрепить свою сословную обособленность, оградить свои привилегии от крестьянства и получить новые привилегии, в частности на владение крепостными, сопоставимые бы с дворянскими.

Дворянскую программу решения проблем правового статуса городского сословия предложил М.М.Щербатов в обширном новом выступлении.9 Его. поддержал и другие депутаты от дворянства. Однако вполне отстоять претензию на исключительность правового положения дворянства не удалось. Депутат от казачества даже поставил под сомнение вообще право владения дворянства крепостными, сославшись на положения «Наказа» о «равенстве» и о «вольности». Выступления о правах городского сословия продолжились и после перехода к новой законодательной теме.

5 этап работы. 68 - 77 заседания - 27 ноября / 14 декабря 1767 г. - Собрание занималось в основном обсуждением особого правового статуса прибалтийских губерний и, особо, историческими привилегиями прибалтийского дворянства. Вопрос этой в самой общей форме был острым для правительственной правовой политики первых лет правления Екатерины II, и в частности императрица столкнулась с проявлениями дворянского недовольства при посещении своём прибалтийских губерний в 1764 г. Прибалтийские депутаты потребовали обсуждения особых своих прав ещё на третьем условном этапе работы Собрания, но тогда обсуждение было отложено.

Теперь были зачтены основные документы об особых привилегиях прибалтийских городов и дворянства. Дискуссии, однако, пошли не в благожелательном для прибалтийских депутатов направлении. Попытки последних обосновать свои особые привилегии и правовую автономию естественным расположением «живущего под ними народа» и потому не подлежащих законодательной модификации, не увенчались успехом. Позиция большинства дворянских депутатов, высказанная депутатом Н.Толмачёвым, заключалась в отрицании возможности различного правового статуса сословий в разных областях империи. Аналогичная позиция была высказана, со ссылками на предписания «Наказа» о сочинении для всех народов империи одинаковых законов, и по поводу выступления малороссийского депутата.

14 декабря 1767 г., согласно с заранее данным Собранию уведомлением, маршал объявил о перерыве в работе Комиссии на два месяца в связи с празднествами и с переездом в Санкт-Петербург. С 18 февраля 1768 г. Комиссия возобновила работу.

6 этап работы. 78 - 155 заседания - 18 февраля / 10 июля 1768 г. - были посвящены обсуждению в Собрании одного из центральных вопросов правовой реформы - законов о юстиции.

Предварительно депутаты были заново ознакомлены с более чем 200 актами 1649 - 1766 гг., касавшимися судоустройства и судопроизводства и особенностей регулирования отдельных сословных прав. В последовавшей затем дискуссии стало очевидным стремление депутатов рекомендовать для разработки законов о юстиции совершенно новые относительно действовавшего законодательства начала. В этом депутаты опирались на требования наказов в отношении недостатков наличной системы правосудия.

Активной критике было подвергнуто судопроизводство по форме суда ( на основе указа 1723 г.), поскольку процедура потеряла свой судебный смысл и превратилась в чисто бюрократический обмен жалобами. Депутаты поставили вопрос о создании словесных судов для всех сословий с упрощённой судебной процедурой. Обсуждение сосредоточилось на необходимости ввести отдельные от административных ведомств судебные учреждения (включая упразднение Юстиц-коллегии), учредить выборные дворянские суды на местах. Некоторые депутаты выступили только за частичное усовершенствование судебных порядков. Но доминировало требование (прежде всего дворянских депутатов) придать правосудию и всей судебной организации новый, социально-значимый смысл в духе охраны гражданских прав, а не только государственной целесообразности. Идейные разногласия вновь проявились при обсуждении депутатами от низших сословий истоков несовершенств судебной организации. Тогда обоснованно было замечено, что отмечаемые несовершенства суть всего лишь продолжение неуравновешенной властности высших, перерастающей в пренебрежение законами и простое самодурство.

С апреля 1768 г. Собрание занялось специальным рассмотрением законодательства о беглых крестьянах и потому снова вышло на обсуждение вопроса об общем положении крестьянства. Совмещение двух проблем дало неожиданный положительный результат: депутаты стали отстаивать принцип сословной организации судов как средство охраны сословных прав и гарантии «блаженства каждого и всех». Тем самым был сформирован политически важный объективный паллиатив решения проблем судебной организации - единственно жизненный в рамках общих начал сословно-правовой политики просвещённого абсолютизма, к тому же идентичный заявленному «Наказом» правительственному курсу.

После получения от императрицы новых правовых документов по законодательной реформе - 21-й и 22-й глав «Наказа» и «Начертания о приведении к окончанию Комиссии проекта нового уложения» (март - апрель 1768 г.), Комиссия заново занялась организационными вопросами, и обсуждение законов на время было свёрнуто.

7 этап работы. В 155 - 174 своих заседаниях - 10 июля / 6 октября 1768 г. - Собрание депутатов занималось обсуждением первого из разработанных в Комиссии законопроектов - о правах дворянства. «Проект правам благородных» был подготовлен частной комиссией о государственных родах, апробирован в Дирекционной комиссии и вынесен на обсуждение депутатов.

Обсуждение проекта показало, что депутаты по-разному восприняли правительственный курс в решении проблем правовой регламентации статуса дворянства. Проект не баллотировался, поскольку явного единства мнений по принципиальным вопросам достигнуто не было. Чтобы не повторять уже пройденного этапа обсуждения вообще законодательства о дворянстве, 6 октября 1768 г. руководство Комиссии предложило, а Собрание «согласилось» отослать проект с замечаниями на обработку в Дирекционную комиссию.

8 этап работы. В 175 - 194 заседаниях - 9 октября /15 декабря 1768 г. - Собрание заслушало, по сложившейся традиции, законодательные акты по вопросам собственности. В последовавшем затем обсуждении депутаты высказались за желательность закрепления единым законом точного порядка признания и оформления прав наследуемых имений. Заметную часть заседаний пришлось отдать официальным поздравлениям императрице по случаю выздоровления после оспопрививания. Ввиду обилия и специфичности законов о наследстве, сама постановка вопроса на обсуждение была, следует признать, далеко не продуманной.

Нормальный ход работы Собрания был прерван объявлением войны с Османской империей. В заседании 18 декабря 1768 г. было объявлено получение императорского указа о реорганизации Комиссии в связи с войной. Поскольку большинству депутатов надлежало отбыть к местам службы, заседания Собрания депутатов прекращались, все депутаты, кроме занятых в частных комиссиях, распускались до специального указания власти; в частные законопроектные комиссии следовало доизбрать депутатов взамен выбывающих.

9 этап работы. Заключительные, 195 - 203 заседания Собрания депутатов - 18 декабря 1768 г. / 12 января 1769 г. - были посвящены организации обновлённого состава специальных, частных, законопроектных комиссий. 12 января 1769 г. маршал А.И.Бибиков произнёс заключительную речь, в которой призвал депутатов и далее «вкоренять человеколюбие и просвещение». На этом деятельность Собрания депутатов практически завершилась.

В последующие годы работы Комиссии общее Собрание депутатов (кто реально пребывал в столице и участвовал в частных комиссиях) созывалось всего несколько раз по торжественным или официальным случаям, а также для утверждения передачи депутатами своих полномочий. Лишь одно из таких собраний, упоминаемых в протоколах частных комиссий, зафиксировано официальным протоколом Собрания - 204 заседание 8 июля 1770 г. стало днём полного прекращения деятельности Собрания. С января 1769 г. по день закрытия содержательных решений по законодательству Собрание депутатов не принимало.

В связи с прекращением работы Собрания депутатов в 1769 г. в историографии сложилось устойчивое представление о неудаче работ Комиссии. Однако отождествление работы Комиссии в целом с деятельностью Собрания депутатов, как будет показано в дальнейшем, не только не обоснованно, но и логически преждевременно. Такое отождествление сформировалось в историографии второй половины XIX в., особенно в юридической историографии, и было взаимосвязано со стремлением во что бы то ни стало увидеть в Комиссии несостоявшийся русский парламент. Который, по той же презумпции, должен был непременно высказать своё несогласие по политическим вопросам с властью, за что неминуемо должен был быть властью же распущен. Закономерно, что питаясь той же общей мыслью, историография Комиссии преувеличивала остроту дискуссий в Собрании, изобретала разного рода якобы «закулисные махинации власти» и т.п. Детально опровергать все несоответствия таких прочтений бесполезно, поскольку безусловно все они порождены не анализом хода работы Собрания и Комиссии в целом на документальной основе, а своего рода историко-психологической установкой, питаемой политологией совершенно другой эпохи.

Характеристика Комиссии, тем более только Собрания депутатов, как предтечи русского парламентаризма обусловлена только идейно-политическими интересами историографии и политологии XIX - XX вв. Как можно было видеть, организационными и регламентными актами Комиссии нисколько не предполагалось не только законодательное, но даже просто самостоятельное значение Комиссии и собрания депутатов. Дискуссии по ряду вопросов, развернувшиеся в Собрании, приняли подчас острый, даже агрессивный характер в отстаивании сословных привилегий и в желании приобрести новые. Можно предположить, что такая острота (а нередко грубая агрессивность) стала неожиданной для императрицы по форме. Но по содержанию дискуссий ни разу прения не вышли на критику правительственного курса законодательных реформ в целом, ни по одной проблеме обсуждения не посягнули на принципы правового строя. Предположения по совершенствованию законодательства в общем виде дискуссий (не конкретных законопроектов!) в целом укладывались в рамки правительственного курса реформы, заданного «Наказом». Никакого активного закулисного или директивного вмешательства власти в работу Собрания (помимо нескольких частных моментов, о которых ниже) документально не прослеживается. Обсуждение всех вопросов шло в запланированном порядке. И начало русско-турецкой войны 1768 - 1774 гг. вовсе не было надуманным поводом роспуска Собрания: реально ситуация была такой, что многие депутаты занимали ключевые военные посты. И главное, роспуск Собрания депутатов вовсе не прекратил работы Комиссии, а переключил её внимание на другие формы работы.

Это переключение внимания на другие формы работы было не только вынужденным. Многонедельные обсуждения «на слух» старых законов были реально бесплодными. Обсуждения проблем без принятия конкретных решений - также. К этой мысли стала приходить и Екатерина II, и эта мысль была итогом изначального противоречия замысла и выполнения. Но чтобы уяснить это изначальное противоречие, необходима была практика реальной деятельности Собрания депутатов.

Наконец, обзор деятельности Собрания депутатов показывает и наличие в программе заседаний своей внутренней последовательности и законопроектной логики. Общественной легализацией власти Екатерины II депутаты решили главную публично-правовую проблему организации власти и формы правления (чему были посвящены гл. 1 - 4 «Наказа»). Обсудив законы о юстиции (соответственно гл. 7 - 10 «Наказа»), о крестьянстве (соответственно гл. 11 - 12), о дворянстве и его воспитании (гл. 14 - 15), о «среднем роде людей» (гл. 16 - 17), о вотчинном праве и наследствах (гл. 18), Собрание последовательно исполняло законопроектную программу «Наказа», и с известными оговорками, обсудило всё, что было должно. Для того, чтобы обсуждать конкретные законопроекты, их следовало подготовить. Вот с этим дело обстояло сложнее, но это и был специальный предмет деятельности частных комиссий, на которую практически не обращали внимания в историографии.

6. Ожидания российского населения по данным Уложенной комиссии

.1 Дворянство

С давних пор дворяне пользовались важнейшими преимуществами в России. Обряд выбора депутатов для Большой Комиссии предоставил дворянам весьма видное место в этом собрании. Более одной трети депутатов принадлежало к дворянскому сословию. Хотя в продолжение нескольких столетий до созвания Большой Комиссии дворянство постепенно лишалось своего первоначального значения, хотя в особенности «табель о рангах» при Петре Великом значительно подорвал авторитет дворянства в обществе и в государстве, все-таки существовали еще чисто аристократические элементы.

Дворянские депутаты не переставали заявлять свои требования о расширении дворянских привилегий, указывая довольно часто на заслуги своих предков. Происходили столкновения между дворянами и представителями других сословий. Обнаружился антагонизм между двумя важнейшими группами дворянства: настоящая аристократия, т, е. Рюриковичи по происхождению, богачи по состоянию, потомки столпов государства, не хотели пользоваться одинаковыми правами с дворянами нового происхождения, т. е. с людьми, вступившими в дворянское сословие не иначе, как путем постановления «табели о рангах».

Особенно в депутатах московского дворянства обнаруживалось сознание о значении и достоинстве аристократии в государстве и обществе. В наказах дворянских депутатов встречается целый ряд требований, клонившихся к выделению дворянства из прочих элементов народа, к обеспечению прав и привилегий знати. В наказе ярославского дворянства, составленном, как кажется, князем М. М. Щербатовым, в восторженных выражениях говорилось о добродетелях дворянства, об услугах, им оказанных отечеству; в этом документе внимание было обращено не столько на местные, сколько на сословные нужды; в нем преобладали чисто корпоративные интересы и было заметно стремление к самоуправству, к независимости от органов правительства, к отличию от прочих сословий.

Впрочем, депутатские наказы дворянства были результатом прений дворян-избирателей вообще, т. е. дворянства в более тесном и дворянства в более широком смысле. В них поэтому еще не обнаруживался в той мере, как впоследствии, при прениях в заседаниях Большой Комиссии, антагонизм между представителями старых дворянских фамилий и сторонниками прав тех дворян, которые, путем военной и гражданской службы, сделались дворянами. Как скоро начался разбор вопроса о правах дворянства, в сентябре 1767 года, князь М. М. Щербатов, в некотором смысле протестуя против результатов законодательства Петра Великого, требевал - отмены прав служилого дворянства. В этом же смысле выразился депутат от муромского дворянства, Чаадаев. Все это было обставлено указанием на историю дворянства, на заслуги настоящей аристократии, на благоприятные условия дворянских детей и пр.

Главными противниками дворянства оказались представители военного сословия, а также купцы. Сторонники коренного дворянства требовали строгого разграничения различных групп дворянства; представители нового дворянства отстаивали понятие о дворянстве в более широком смысле, изъявляя свое убеждение в том, что не должно уничтожать результатов законодательства Петра Великого. Прения делались все более и более оживленными. Особенно важным становился вопрос о происхождении дворянства. Малороссийский депутат Мотонис объяснял, что всякое поколение дворян имело свое начало с тем лишь различием, что одно получило его ранее, другое позже; Щербатов говорил о древних римлянах, ссылался на сочинение Варрона, на мнение Пуфендорфа; депутат от романовского дворянства, князь Давыдов, указывал на римлян и египтян, говорил о Писистрате, Лизандре и Поликрате, приводил мнения Платона и Аристотеля и из всех этих исторических данных вывел заключение, что «нужно разделить дворянство по древности рода, т. е. сколько у кого степеней предков по прямой восходящей линии окажется действительными дворянами».

В собрании было много представителей военного сословия. Некоторые из них сильно и метко возражали на предложения отменить законы Петра Великого. Особенно замечательны были речи депутата Изюмской провинции, Зарудного, и депутата Днепровского пикинерного полка. Козельского. Им возражал с необычайным красноречием князь Щербатов, речь которого произвела глубокое впечатление на присутствующих.

В следующих затем прениях были сделаны разные предложения. Так, например, депутат от города Рузы, Смирнов, предлагал самую коренную реформу: отменить вообще наследственное дворянство и оставить только личное. Депутат от города Мензелинска, Кузнецов, объяснял, что «дворянину быть в команде у офицеров, хотя бы они были не из дворян, нисколько не может быть постыдно»; он же доказывал, что в Уфимской провинции «есть дворяне, которые никаким иностранным наукам не обучаются, а только одной российской грамоте, тогда как драгунские дети кроме русской грамоты обучены и арифметике». Даже один из крестьян, депутат от однодворцев Воронежской провинции, Ефим Фефилов, участвовал и этих дебатах о правах дворянства. Щербатов предлагал назначать на офицерские и даже унтер-офицерские должности исключительно дворян. Фефилов возражал, во-первых, что такого ограничения никогда не было и что такое нововведение было бы «несообразно с самым естественным законом», а во-вторых, что одних дворян не хватит для занятия во всей империи не только всех унтер-офицерских чинов, но даже не хватит его и для занятия всех обер-офицерских чинов. Он же сказал: «Премудрая наша монархиня не с тем оказывает матернее свое попечение о верных сынах отечества, чтобы один род возвысить, а другой унизить, но, по вдохновенной в сердце ее от Всевышнего премудрости, она распространяет на всех своих верноподданных милосердные щедроты и всех желает видеть в таком благополучии, до какого счастие человеческое достигнуть может» и пр. Недаром однодворец Фефилов ссылался на императрицу. Вопрос о дворянстве был решен впоследствии не в духе предложений Щербатова, Чаадаева, Языкова, а в духе Зарудного. Козельского, Мотониса, Кузнецова и Фефилова.

Прения о правах дворянства были прерваны осенью 1767 года; зато в июле 1768 года из дирекционной комиссии был прислан проект о правах благородных, который сделался предметом обсуждения в тринадцати заседаниях Большого Собрания. По характеру прений заседания в настоящем случае мало, чем отличались от заседаний по этому же вопросу, происходивших осенью 1767 года, Достойно внимания то обстоятельство, что императрица в одной записке к Бибикову выразила желание, чтобы одному депутату было поручено защищать проект, составленный в дирекционной комиссии, против всякого рода возражений. Она указала, как на самого способного для решения этой задачи депутата, на Коробьина, который, как мы увидим ниже, возбудил прения по вопросу об освобождении крестьян. Однако почему-то желание Екатерины не исполнилось. Прения происходили без участия в них Коробьина. Они закончились баллотировкой, в которой большинство голосов (242) оказалось в пользу прав служилого дворянства, хотя весьма значительное число депутатов (175) подало голос в ущерб дворянским правам офицеров.

Разумеется, баллотировка вопроса в Большом Собрании не могла ни в каком случае иметь окончательно решающее значение. Комиссия имела и могла иметь лишь совещательный голос. Прения в собрании доставляли правительству ни более ни менее как материал или средство для всестороннего обсуждения вопроса. Правительство хорошо умело ценить значение олигархических и феодальных стремлений дворянства. Ему, без сомнения, было известно, как смотрели на этот вопрос в различных классах общества. Литература уже в то время указывала на такого рода притязания, как на анахронизм. Сатирики, как, например, Кантемир, Новиков и другие, не раз ополчались против кичливости феодальных воззрений шляхетства на другие классы общества. Со времен Петра I водворился перевес чина над породой. Недаром Шлецер в своих письмах из России говорил: «Дворянин здесь не имеет никакого значения». Кокс удивлялся тому, что в России благородный ничего не значит без ранга, без должности; что старшие сыновья важнейших лиц в государстве не имеют никаких прав в силу своего рождения, как пэры Англии и Франции, гранды Испании; что значение аристократической фамилии упадает со смертью ее главы и т. д..

Наиболее важным (в связи с общественным и политическим весом той группы, которой это касалось) являлся вопрос об определении статуса и прав дворянства и роли Табели о рангах. Во многих дворянских наказах определенно выражалось несогласие с практикой низведения н дворянское достоинство, автоматически следовавшего за продвижением в чинах по Табели о рангах. Некоторые требовали либо введения строгих различий между дворянством по рождению и выслуженным дворянством, либо полного запрета практики возведения в дворянство, за исключением случаев личного пожалования монархом. Пусторжевские дворяне просили ввести какие-нибудь внешние знаки принадлежности к старому дворянству в противоположность простолюдинам, на манер европейских приставок «фон», «де», «дон». Желание дворян добиться определения их статуса в законе во многом объясняется растущим пониманием той пропасти, которая отделяла их от европейских собратьев, и сознанием ненадежности своего социального положения. В целом недовольство практикой автоматического возведения в дворянство было характерно для старых дворянских центров, в то время как земли, где происхождение дворянства было довольно сомнительным, такие как Новороссия и Малороссия, очень хотели сохранить эту практику. Эти противоположные позиции явственно проявились во время дебатов по действующим законам и законопроекту о правах дворянства.

Проект кодекса дворянских прав заслуживает особого внимания, так как о нем дали отзывы Герольдмейстерская контора и Дирекционная комиссия, и, возможно, он был одобрен самой императрицей. «Частная» комиссия, подготовившая проект, не ограничилась изучением наказов, привезенных дворянскими депутатами, но привлекла также законы, относящиеся к дворянам Лифляндии и Малороссии, ознакомилась с правами английской, германской и французской знати, а 13 ноября 1767 г. в комиссии даже читали Великую хартию вольностей, дарованную английским королем Иоанном его подданным. Впрочем, попытка дать определение дворянства поставила в тупик также и «частную» комиссию, и в итоге она просто перефразировала статью 360 екатерининского «Наказа»: «Благородство - есть нарицание в чести, различающее от прочих тех, кои оным украшены». Статус дворян проистекал от их происхождения или был дарован монархом, и хотя, как говорилось в проекте «частной» комиссии, достоинства и заслуги могут поднять человека до дворянского чина, Дирекционная комиссия внесла поправку о том, что лишь государь может возвести человека в этот чин. Тем самым исключалась возможность производства в дворяне со стороны Сената или командующего действующей армией (имевшего право дать офицеру капитанский чин, приносивший потомственное дворянство). В проекте также провозглашалось, что все дворяне являются лично свободными людьми и могут по своему усмотрению служить или не служить. Высказывались в нем и другие пожелания - например, свобода от телесных наказаний и подушного налогообложения, которыми дворянство уже пользовалось de факто. Оговаривались и экономические права дворян, причем многие статьи посвящались передаче имущества по завещанию, а также правам дворянок. Но в проекте признавалось, что первенство в обществе определяется служебным чином, а не знатностью. Поэтому титулы, как традиционные (например, княжеские), так и новые (графские и т.п.), не могут обеспечивать приоритет, и служилый дворянин всегда будет иметь первенство перед неслужилым, а значит, служебный чин всегда будет важнее титула. В проекте не учли требования многих дворян числить разные категории дворянства России по разным спискам, но предложили вести в каждом уезде «матрикулы», или дворянские реестры, пойдя навстречу стремлению дворянства поставить заслон попыткам простолюдинов проникнуть в их ряды сквозь многочисленные щели, которые открывала коррупция.

Широкому обсуждению подвергся вопрос о происхождении дворянства. Некоторые депутаты утверждали, что изначально даже дворянин с самой что ни на есть голубой кровью некогда был возведен в этот ранг за заслуги перед монархом. «У нас по рангам, а не по дворянству отдается честь на караулах. Какое название будет драгоценнее - офицерское ли, или же дворянское без службы?» - вопрошал депутат от Терского казачества Н. Миронов. Эту проблему строго и взвешенно проанализировал депутат Н. Мотонис, представлявший дворян Миргородского и Полтавского полков Украины. Оригинальность его идей состояла в том, что он видел источники доблести и верной службы государству в самой природе дворянства, способного проявлять эти качества не только на войне, но и в мирное время. Он полагал, что в эпоху непрерывных войн связи между различным сословиями, образующими общество, разрывались и в возникшем хаосе «весьма многие могут сделаться дворянами». Однако мир благоприятнее для государства в целом и в конечном счете - даже для военных. «Государь, как отец, любит равномерно всех своих подданных» и вознаграждает их по доблести и заслугам. Так всегда делали в России, и Табель о рангах не ввела никаких новых принципов. В глазах государя никто не являлся «подлым», низким, кроме тех, кто нарушал закон и не болел за общее дело. Так что по логике вещей, заключал Мотонис, комиссии следовало бы выяснить, сколько всего имеется в стране дворян и сколько их нужно для государственной службы. Если их оказалось бы недостаточно, то Табель о рангах следовало сохранить, если же в избытке, то Уложенная комиссия должна предложить ограничить возведение в дворянство, дабы, дослужившись до соответствующего чина, люди довольствовались положенными материальными привилегиями и не стремились бы получить дворянство.

Анализ, предложенный Мотонисом, интересен не только своим практическим уклоном, но и тем, что он как будто согласен с положением вещей, при котором ранг в обществе можно отделить от служебного чина, но в то же время отрицает аристократические претензии в духе князя Щербатова. Последний с негодованием отвергал саму мысль, будто русские дворяне некогда были простолюдинами, и указывал на их происхождение от Рюрика и других славных князей прошлого. Споры в комиссии фактически означают, что структура общества в России подвергалась атаке с двух противоположных полюсов. С одной стороны, приверженцы аристократической формы правления, опираясь на принадлежащее Монтескье определение ограниченной монархии, требовали свободы от службы, признания социального ранга независимо от служебного, участия в местной администрации как естественного следствия их социального статуса, а то и некоторой доли политической власти или хотя бы неких организационных каналов, по которым их голос достигал бы престола. С другой стороны, ораторы, проникнутые идеями энциклопедистов, выражали гораздо более рационалистические эгалитарные взгляды на благородное сословие, внутри которого все должны быть равны. Они почерпнули у Монтескье концепцию нравственности и, хотя было бы анахронизмом считать их выразителями «буржуазных» ценностей, они тем не менее предлагали России перепрыгнуть прямо от служилого государства к меритократии (при которой высшие должности занимали бы самые талантливые и достойные), минуя фазу первенства аристократии, существовавшую в Англии, в Швеции или даже: по Франции. Например, Яков Козельский, депутат от Днепровского пикинерного полка со Слободской Украины, ссылаясь на главу XV «Наказа», отдававшую первенство нравственности и службе как источникам знатности перед происхождением, предупреждал, что если позволить дворянам раздувать их притязания на основе лишь социального статуса, то кончится это тем, что они начнут презирать и гражданскую, и военную государственную службу. Между этими двумя крайностями оставались сторонники status quo, т.е. прикрепления всех к государственной службе и автоматического продвижения согласно Табели о рангах.

Одно из самых острых противостояний между старой и новой Россией, между Московией и Западом, возникло по поводу понятия «свобода». Дискуссия возникла из-за двух статей законопроекта о правах дворянства. Первая из них (гл. II, статья 1) гласила: «Благородные все суть люди свободные». Во второй (гл. II, статья 2) говорилось, что дворянство свободно выбирать любую отрасль государственной службы или вовсе не служить. Несколько депутатов не согласились с утверждением, что дворянин есть свободный человек. Депутат от казаков Ф. Анциферов заявил, что только государь свободен, ибо он неподотчетен в своих действиях никому на земле, в то время как дворянство ответственно не только перед правителем, но и перед законом в делах службы и долга. «А когда состоит кто под законом, тот и свободным назваться не может», - добавил он. Депутат от белгородского дворянства Иван Выродов тоже считал, что лишь государь свободен, а дворянин только в сфере собственного хозяйства может пользоваться полной свободой. В остальном его свобода ограничена, так как он обязан служить отечеству. Если бы дворянам предоставили решать самим, служить или нет, страна осталась бы беззащитной, потому что «свободой отечества не оборонишь». Г. Коробьин, депутат козловского дворянства, отвечал на это, перефразируя екатерининский «Наказ» (и, разумеется, Монтескье), что свободный человек волен делать все, не запрещенное законами. Он может предпочесть не идти на службу, но это не значит, что он не пойдет защищать отечество, когда оно позовет, - есть же разница между службой по принуждению и защитой отечества по зову сердца. Спорщики в конце концов остались каждый при своем мнении, потому что, как сказал Коробьин, «они разное понятие о свободе имеют». Все представители недворянских сословий придерживались того взгляда, что всякое правовое определение дворянской свободы являлось само по себе ограничением власти монарха, - им не хотелось, чтобы дворянство превратилось в класс, не только первенствующий перед ними, но и независимый от государства. «Должно при сем вспоминать, что мы собраны к сочинению проекта Нового Уложения, - к обязательству народа, а не государя», - сказал депутат Яицкого войска казак Василий Тамбовцев.

.2 Купеческое сословие

Во время прений о правах благородных главными действующими лицами были дворяне и офицеры. Когда же Большая Комиссия в конце сентября 1767 года перешла к разбору вопроса о правах купеческого сословия, выступили на сцену, в качестве главных ораторов, купцы и крестьяне.

Еще до этого существовал некоторый антагонизм между дворянством и купечеством. В депутатских наказах дворян встречаются неблагоприятные отзывы о купечестве, которое упрекали в чрезмерном корыстолюбии, в старании отстранить дворян и крестьян от всякого участия в торговых делах и пр. В депутатском наказе ярославского дворянства было сказано следующее: «Поныне еще российское купечество, хотя пользуясь и великими привилегиями и имея внутри своего отечества самонужные вещи для чужестранных народов, еще нигде ни консулей, ни контор не учредило, и всю прибыль, какую бы могло от вывоза из заморской продажи иметь, торгующим народам оставляет». Дворянство решительно требовало права участия в коммерческих и промышленных предприятиях и даже хотело приобрести кое-какие привилегии в этом отношении.

Все эти вопросы сделались предметом весьма оживленных прений в Большой Комиссии. Высшее дворянство, желая предоставления этому сословию особенных прав и преимуществ; должно было и при этом случае ратовать против узаконений Петра Великого: купечество постоянно ссылалось на законы Петра, старавшегося поддерживать развитие торговли и промышленности, даровавшего разные монополии и привилегии и защищавшего купцов от нападений и притеснений других сословий.

Замечательным оратором в пользу прав купечества оказался депутат от города Рыбинска, Алексей Попов. Восхваляя Петра, он говорил о необходимости поддержания всех прав купечества, протестовал против участия дворян в фабричной промышленности, против участия крестьян в делах торговли и пр. В собрании было много купцов. Не менее 69 депутатов объявили, что они вполне согласны с заявлением Попова.

Необычайно риторически и эффектно Щербатов возражал Попову, указывая на весьма благоприятные условия, которыми пользовалось дворянство при устройстве разных фабрик и заводов, хвалил гуманное обращение дворян с крестьянами, работавшими на фабриках, принадлежавших дворянам, и протестовал против возможности лишить дворянство права заниматься фабричной промышленностью. Особенно резко Щербатов порицал жестокость в обращении купцов с принадлежавшими им крестьянами, предлагая запрещение купцам покупать крестьян и пр. Указав на стремления Петра привести внешнюю торговлю России в цветущее состояние, он сказал: «Отвечали ли русские купцы таким попечениям? Учредили ли они конторы в других государствах? Имеют ли они корреспондентов для узнания, какие куда потребны товары и в каком количестве? Посылали ли они своих детей учиться торговле? Нет! Они ничего этого не сделали», и пр. Затем Щербатов говорил еще подробно о выгодах географического положения России для между народной торговли, о неумении купцов воспользоваться столь благоприятными условиями и, наконец, предлагал ограничение прав купцов и расширение прав дворян в области торговли и промышленности.

И при этом случае Щербатов оказался весьма замечательным оратором. Упреки, сделанные им русским купцам, не были лишены основания. Ему были хорошо известны многие частности истории и статистики торговли. Он лучше русских купцов был знаком с коммерческими делами немцев, англичан, голландцев.

Купцы защищались, возражали Щербатову, однако никто из городских депутатов не располагал такими средствами красноречия и таким запасом данных для аргументации, как депутат ярославского дворянства. Когда Щербатов в одном из следующих заседаний говорил подробно о значении фабричной промышленности для народного хозяйства вообще, депутат от города Тихвина, Солодовников, заметил, что «в мнениях, поданных господином депутатом, князем Михаилом Щербатовым, он очень редко основывается на прежних узаконениях, и эти мнения он подкрепляет весьма разумными рассуждениями, которыми он отменно одарен от Бога». Купцы, пользуясь известными правами, стоя на твердой почве положительного законодательства, имевшего исходной точкой реформу Петра, как видно, обвиняли князя Щербатова в некотором доктринерстве. В свою очередь, однако, и Солодовников довольно ловко указывал для опровержения предложений Щербатова на разные исторические факты, приводил разные параграфы из Большого Наказа Екатерины и пр.

Впрочем, прения не привели ни к какому результату. Их польза заключалась в том, что вообще обсуждались, и к тому же в столь многочисленном собрании, вопросы, относившиеся к торговле и промышленности, к цехам, пошлинам, ярмаркам и пр. В прениях по всем этим вопросам участвовали и представители разных коллегий, служащие, опытные в делах, специально знакомые с технической стороной дела. Их замечания и сообщения оказывались особенно полезными для собрания.

.3 Крестьяне

Петр Великий создал новое дворянство; он же способствовал развитию среднего сословия; зато он не только не успел улучшить быт крестьян, но при нем, напротив, положение низшего класса народа становилось все более и более плачевным.

После воцарения Екатерины II можно было, казалось, ожидать реформ в пользу крестьян. Императрица, однако, как мы видели выше, предлагая кое-какие либеральные меры, встретила сопротивление со стороны привилегированных сословий. Те части Большого Наказа, которые заключали в себе некоторые предложения, клонившиеся к улучшению быта крестьян, не могли быть напечатаны. Уже в то время, когда Екатерина была лишь великой княгиней, она в своих набросках и записках обсуждала вопрос об освобождении крестьян. Так, например, она писала: «Противно христианской вере и справедливости делать невольниками людей (они все рождаются свободными). Один Собор освободил всех крестьян (прежних крепостных) в Германии, Франции, Испании и пр. Осуществлением такой меры, конечно, нельзя будет заслужить любовь землевладельцев, исполненных упрямства и предрассудков. Но вот удобный способ: постановить, что отныне при продаже имения, с той минуты, когда новый владелец приобретает его, все крепостные этого имения объявляются свободными. Таким образом, в сто лет все или, по крайней мере, большая часть имений переменят господ, и вот народ освобожден».

Как видно, Екатерина в то время не сознавала затруднений, с которыми приходилось бороться при проведении столь важной реформы. Сделавшись императрицей, она имела случай присмотреться к сложности этого вопроса, и ей пришлось предоставить решение его следующим за нею государям. Однако она сама сильно и решительно порицала крепостное право. Сохранились разные заметки, выражавшие неудовольствие императрицы по поводу взглядов сторонников крепостного права; здесь сказано: «Если крепостного нельзя признать персоною, следовательно, он не человек; но его скотом извольте признавать, что к немалой славе и человеколюбию от всего света нам приписано будет».

Незадолго до открытия заседаний Большой Комиссии Вольное Экономическое Общество по желанию Екатерины назначило премию за лучшее сочинение о крестьянском вопросе. Когда к определенному сроку было доставлено значительное число трудов и подлежал обсуждению вопрос о напечатании лучшего из этих сочинений, большинство членов общества высказалось против печатания подобного труда, между тем как Екатерина разделяла мнение меньшинства, стоявшего за печатание этого сочинения. После волнений в крестьянском сословии в начале царствования Екатерины, после заявлений сторонников крепостного права, сделанных по поводу некоторых смелых тезисов в Большом Наказе, нельзя было считать вероятным, чтобы крестьянский вопрос очутился на очереди занятий Большой Комиссии. Когда, во время путешествия императрицы по Волге весной 1767 года ей было подано крестьянами несколько сот челобитных с жалобами на тяжкие поборы помещиков, все эти просьбы были возвращены с подтверждением, чтоб впредь таковых не подавали.

Разумеется, депутатов от крепостных крестьян в Большой Комиссии не было. Однако все-таки крестьянский вопрос сделался предметом прений в собрании.

Уже при чтении депутатских наказов от свободных крестьян некоторые ораторы слегка касались вопроса о положении крепостных крестьян. Вопрос о заводах также подал повод к намекам на плачевное состояние заводских крестьян. Князь Щербатов, обвиняя купцов в жестоком обращении с фабричными рабочими, сказал следующее: «Обратим взоры наши на человечество и устыдимся об одном помышлении дойти до такой суровости, чтобы равный нам по природе сравнен был со скотами и по-одиночке был продаваем. Древние времена, не просвещенные чистым нравоучением, приводят нас в ужас, когда вспомним, что людей, как скотину, по торгам продавали. Если невольнику приключался какой-либо вред, то не болезнь его и страдание, но убыток господский принимался во внимание, и за него законы принуждали к платежу. Мы люди, и подвластные нам крестьяне суть подобные нам. Разность случаев возвела нас на степень властителей над ними; однако мы не должны забывать, что и они суть равное нам создание. Но с этим неоспоримым правилом будет ли сходствовать такой поступок, когда господин, единственно для своего прибытка, возьмет от родителей, от родственников или от дома кого-либо мужского и женского пола и, подобно скотине, продаст его другому? Какое сердце не тронется, глядя на истекающие слезы несчастного проданного, оставляющего и место своего жилища, и тех, кем рожден и кем воспитан и с кем привык всегда жить, и еще находящегося в неизвестности о будущем своем состоянии? Кто не сжалится на вопль, на слезы и на сожаления остающихся? От одного этого изображения вся кровь во мне волнуется, и я, конечно, не сомневаюсь, что почтенная Комиссия узаконит запрещение продавать людей no-одиночке без земли».1 В этом же духе говорил депутат малороссийский Тошкович.

По тону и характер этих заявлений можно бы думать, что в то время одиночная продажа крестьян происходила, во-первых, в виде какого-то исключения, и что, во-вторых, крестьяне, купленные поодиночке, без земли, главным образом употреблялись на фабриках. Между тем из тогдашних газет видно, как публика относилась к этому вопросу. Мнение князя Щербатова оставалось гласом вопиющего в пустыне. В «С.-Петербургских ведомостях» за 1796 год наряду с объявлениями и о сбежавших собаках, о потерянных вещах, за возвращение которых обещаются награды, мы читаем объявления и о сбежавших дворовых людях и крестьянах, за возвращение которых обещается также довольное вознаграждение. Вслед за объявлениями о продаже коров, жеребцов, малосольной осетрины, лиссабонских апельсинов - объявления о продаже крепостных семьями и порознь, и чаще всего - о продаже молодых девок, собою видных. Крепостных не только продавали, но проигрывали в карты, платили ими долги, давали ими взятки, платили ими врачам за лечение и пр.

Впрочем, возбужденный Щербатовым вопрос об одиночной продаже крестьян не сделался предметом систематических прений в собрании. Зато довольно подробно рассуждали о необходимости принятия мер против бегства крестьян; с разных сторон послышалось требование усиления строгости в этом отношении. В некоторых наказах проглядывало опасение, что Екатерина занимается проектом освобождения крестьян. Так, например, в одном из дворянских наказов замечено: «Ныне не только есть примечанию достойное, что люди и крестьяне некоторым видом помещикам своим, яко издревле поставленным над ними господам, послушание по нескольку уменьшают; а как есть древнее узаконение наистрожайшее хранить повиновение от Бога избранному и над ними поставленному монарху, яко же и ныне владеющей нами Всемилостивейшей Государыне и высокому Ее наследнику от всех нас и потомков наших с должным усердием и раболепным повиновением исполняемо будет; а при том всеподданнейше просим, дабы, в сохранение древнего узаконения, и дворянские люди и крестьяне в подлежащем повиновении, яко своим господам, были и о том в ныне сочиняемом проекте Нового Уложения подтвердить с таким объявлением, что узаконенная издревле власть над их людьми и крестьянами не отъемлется безотменно, как доныне была, так м впредь будет».

Несмотря на все это, в частных кружках депутатов Большой Комиссии осенью 1767 года зашла речь о возможности улучшения быта крестьян путем законодательной реформы Барон Зальца, депутат Прибалтийского края, просил депутата от города Дерпта Гадебуша составить записку об этом предмете. В ней особенно обсуждался вопрос о возможности для крепостных крестьян приобретения движимого имущества. Именно этот же вопрос несколько месяцев спустя был возбужден в прениях Большой Комиссии.

Когда начали говорить о причинах бегства крестьян, с разных сторон, в особенности же со стороны некоторых городских и крестьянских депутатов, послышались упреки: порицали жестокость и произвол помещиков, своими притеснениями и тиранством заставляющих весьма часто крестьян искать спасения в бегстве. Представители привилегированного сословия возражали, доказывая, что всему виной пороки крестьян, их склонность к разбою, грабежу и бродяжничеству. Трудно было определить меру виновности крестьян и помещиков. Однако дебаты принимали все большие и большие размеры. В них был затронут и вопрос о барщине и необходимости точного определения ее меры. Наконец, депутат от козловского дворянства Коробьин, поручик артиллерии, представил записку о мерах к пресечению злоупотреблений помещиков. Обвиняя их в жестоком обращении с крестьянами, приводя к тому же целый ряд параграфов «Наказа» императрицы, Коробьин говорил следующее: «Есть помещики, кои, промотав свои пожитки и набрав много долга, отдают своих людей, отлучив их от земледелия, зарабатывают одни хотя следуемые ежегодно к уплате проценты; есть и такие, которые, видя, что получаемых с крестьян себе доходов на удовольствие прихотей своих не станет, удалив от семейства, употребляют единственно для своей корысти; но что еще всего больше, то являются между ними и такие, кои, увидев своего крестьянина, трудами рук своих стяжавшего малый себе достаток, лишают вдруг всех плодов его старания. Сожаления, подлинно, достойно взирать на земледельца, потом лица своего от земли мало-помалу собирающего имение, почитаемое им за бесценное сокровище, в надежде во время болезни своей или старости питать себя и семью свою, также платить оброк своему господину, но вдруг неожидаемым помещичьим приказом, или под предлогом усмотренной за ним будто какой вины, или без сего, лишающегося всех своих с толиким трудом собранных пожитков и погружающегося паки паче прежней в горестную бедность, что подлинно с человеколюбием сходства никакого не имеет. Но ежели все сие беспристрастно рассмотрим, увидим точно, что сие угрожает разорением целому государству: ибо тогда только процветает или в силе находится общество, когда составляющие оное члены все довольны: от сего их спокойствие, от сего и дух, к защищению своего отечества распаляющийся, происходит. Но, как известно, что земледельцы суть душа обществу, следовательно, когда в изнурении пребывает душа общества, тогда и самое общество слабеет» и пр. «Причиною бегства крестьян», сказано далее в записке Коробьина, «по большей части, суть помещики, отягощающие столь много их своим правлением. И для того всячески стараться должно предупредить помянутые случаи, как несносные земледельцам, вредные всем членам общества и государству пагубные». Таким образом, видя корень зла в произволе, насилии и корыстолюбии помещиков, Коробьик предлагал «предписать законами, коликую власть имеют помещики над имениями своего крестьянина. Данная нами торжественная присяга, собственная польза дворян, благоденствие крестьян и умножение хлебопашества сего от нас требуют. А паче всего велит сие учинить Ее Императорское Величество, Всемилостивейшая наша Государыня Екатерина Вторая, которая, в главе о размножении народа и земледелия данного нам Большого Наказа, наичувствительнейшим образом нам о сем внушает», и пр.

Как видно, Коробьин, заступаясь за крестьян, требуя коренной реформы, указывая на массу народа, как на «душу государства», действовал заодно с императрицей. Нельзя удивляться тому, что заявление смелого народного трибуна возбудило сильное негодование в среде депутатов-представителей привилегированных сословий. С разных сторон на Коробьина посыпались упреки, насмешки, пререкания. Консерваторы утверждали, что закон, защищающий имущество крестьян, сеял бы раздор между крестьянами и помещиками; упрекали Коробьина в том, что он плохо знаком с положением дел; говорили о его молодости и неопытности. Опять возобновились нападки на злокачественность крестьян, опять восхвалялись великодушие и гуманность помещиков. Находили, что Коробьин, рассуждая таким образом о столь важном деле, едва ли мог действовать сообразно с данной ему от избирателей инструкцией; замечали, что ссылки. Коробьина на «Наказ» императрицы заключают в себе ошибочное толкование мыслей императрицы и пр.

При всем том, однако, Коробьин сделался не только предметом общего внимания, но даже вдруг приобрел некоторую популярность; при баллотировке членов разных частных комиссий противники Коробьина не имели успеха, получали множество неизбирательных голосов, между тем как он сам при таких случаях удостоился весьма большого числа избирательных баллов. В этом нельзя не видеть некоторого одобрения образа мыслей Коробьина. Одну из баллотировок можно прямо считать решительной демонстрацией в пользу Коробьина. Очевидно, в это время было много толков о мнении, поданном им по поводу крестьянского вопроса. Нет сомнения, что большинство собрания относилось к нему далеко не враждебно и даже одобряло мысль об улучшении быта крепостных.

Не имея возможности следить за частностями любопытных прений, возбужденных предложением Коробьина, мы ограничиваемся указанием на необычайную ловкость и замечательное остроумие, с которыми Коробьин возражал своим противникам, доказывая, что некоторые из них его не поняли, что некоторые из их замечаний были «недостойны дворянского звания», и заключая свою речь следующими словами: «Я совершенно ведаю, что из таковых препинательных речей ничего более не произойдет, как то, что намерение ее императорского величества и желания всех ее верноподданных, удостоивших нас лечись об их и всех нас общем благе, едва когда исполнится. Почему и стараться должно, дабы не так скорым быть к учинению возражений, как к рассмотрению предложенной материи и, ежели она того достойна будет, к поправлению и приведению ее, по возможности, на вышнюю степень совершенства».

Борьба продолжалась. Князь Щербатов указал на некоторые географические и климатические условия бегства крестьян; депутат тамбовского дворянства, Лопухин, объяснял, что «уменьшение власти помещиков произведет разрушение тех оснований, на которых утвердясь, отечество наше достигло столь высшей степени славы и благоденствия, в каковых весь свет его видит». Зато майор Козельский требовал определения и ограничения меры барщины и обеспечения прав крепостных в отношении к приобретенному ими имуществу. Сравнивая крестьянина с пчелою. Козельский заметил: «Пчела приобретенное почитает за собственное добро, защищает его и для того кусает, жалит, жизнь теряет, как только человек или другое животное подойдет к гнезду ее. Крестьянин же - чувственный человек; он разумеет, впредь знает, что все, что бы ни было у него, то говорят, что не его, а помещиково; то... как ему быть добронравну и добродетельну, когда ему не остается никакого средства быть таким; он в сем насилии принужден и себе недоброхотствовать, а оттого разве и пьянствовать, будучи в унынии, а не от лености» и пр. Достойны внимания также замечания крестьянского депутата Чупрова, особенно возражавшего князю Щербатову, когда тот, по своему обыкновению, расхваливал заслуги и добродетели дворянства: «Правда, что заслуга и завсегда признается за справедливо и честь дворянская за достоверно почитается, да однако и всякого звания люди во всем государстве не без порученных дел остаются: за кем какая должность стоит, чаю, что по возможности своей и нес отправляют; только ныне дело не о том идет, и господа депутату не на то собраны, чтобы чести себе приписывать, но в сходственность Большому Наказу об узаконении всех вообще и каждого особенно: то посему никакой вещи остаться не надобно без узаконения, и для того не должно, кажется, оставить без определенного закона и помещиковых крестьян».

Можно считать вероятным, что некоторые из знатных членов Большой Комиссии, не принимавших участия в прениях по вопросу о крепостных крестьянах, в сущности одобряли образ мыслей Коробьина и Козельского. Мы знаем, что граф Панин в особой записке, представленной им Екатерине, указывал на жестокость помещиков, как на главную причин) бегства крестьян, и предлагал точное определение меры барщины, ограничение оброка и пр. В одном из писем русского посла при французском дворе князя Д. Голицына к вице-канцлеру А. Голицыну (от 1765 года) выражено желание, чтобы крестьяне могли сделаться собственниками земли» чтобы им было обеспечено право приобретения недвижимого имущества и т. п. В составленном дирекционной комиссией проекте е правах дворянства говорится о правах крепостных крестьян, о защите их против произвола помещиков и пр.

При всем том, однако, число противников предложения Коробьина было весьма значительно. Не только дворяне-помещики почти в один голос протестовали против нововведений такого рода, - и купцы-фабриканты, покупавшие крестьян для работ на заводах, не могли желать проведения либеральных мер в пользу крепостного сословия.

Впрочем, вопрос об улучшении быта крестьян оставался открытым. Прения не привели ни к какому определенному результату. Вся выгода, правда, довольно значительная, заключалась в том, что вопрос о плачевном состоянии крестьян был возбужден и обсужден, по крайней мере в теории, в многочисленном собрании депутатов. Не имея возможности приступить к делу освобождения крестьян. Екатерина своим «Наказом» и созванием Большой Комиссии, хотя косвенно, дала некоторым образом направление развитию идей по этому вопросу в духе либерализма и прогресса.

Крестьянские наказы представляют собой бесценный источник материалов по социальной истории России, но пользоваться ими надо с известной осторожностью. Необходимо учитывать, что они, в сущности, являются перечислением жалоб и написаны простыми людьми, языком челобитных. Когда у них появилась возможность раскрыть перед далекой императрицей свои нужды и чаяния, крестьяне высказали сразу все прошлые обиды, теперешние тяготы, страхи перед будущим, слив их в отчаянном вопле о своем бедственном положении. Но было бы ошибкой принимать эти наказы за исчерпывающее описание подлинной крестьянской жизни. В них отражены социальная память крестьянства, его ментальность, общее представление о своей доле, о соотношении с другими классами в обществе и о своем месте в государстве. Наказы представляют совокупную картину жесточайших сторон поистине невыносимой крестьянской доли, но это вовсе не значит, что как источники они не подлежат критическому изучению, которому должен подвергаться каждый исторический документ.

Жалобы государственных крестьян распадаются на вполне традиционные виды. Речь идет о тяготах налогообложения, связанных с долгими перерывами между переписями, с необходимостью платить подушную подать за малолетних, больных, стариков. К тому же купцы обременяли государственных крестьян тяжелыми работами, связанными с водочной и соляной монополиями, заставляя их перевозить, охранять, инспектировать казенные грузы. Эти обязанности отрывали крестьян от полевых работ, а из-за того, что неисполнение повинностей каралось штрафами, росли крестьянские задолженности. Ставки оплаты за государственные отработочные повинности (строительные работы, ремонт дорог) были крайне низкими.

Крестьяне жаловались и на социальные и правовые ограничения их экономической деятельности: купцы препятствовали крестьянской розничной торговле сельскохозяйственной продукцией в городах; закон запрещал крестьянам скреплять обязательства долговыми расписками и заключать контракты на поставку припасов; существовали государственные ограничения на эксплуатацию лесов и рыбных ловель, на право крестьян расчищать пустоши, продавать, отдавать в залог, покупать и завещать пахотные земли. В отношении местной власти крестьяне сетовали на несправедливость судов. Они были беззащитны перед дворянами и купцами, если те посягали на их землю, унижали и оскорбляли их. Крестьяне страдали от своего приниженного положения. В наказах часто встречались пожелания получить право выбирать собственных крестьянских должностных лиц вместо назначенных администраторов.

Судя по наказам приписных крестьян, реформы, предложенные А. А. Вяземским в 1764 г., или не достигли цели, или еще не проводились. Приписные особенно страдали от произвола в обложении подушной податью. Вознесенским приписным крестьянам приходилось платить подушную подать за 1 тыс. душ мужского пола, в то время как с 1754 г. их реальная численность составляла лишь 500 душ. В деревне Есаул 220 мужчин трудоспособного возраста отрабатывали подать за 671 душу мужского пола. В наказах сибирских приписных заметнее страх перед будущем припиской к промышленным предприятиям, чем перед тяготами крестьянского житья. В общем, в наказах приписных настойчиво выражалось их желание по-прежнему «быть в крестьянстве».

В целом во многих крестьянских наказах отразилась вера в то, что, если бы как следует исполнялись существующие законы, их положение было бы лучше. Как свидетельствуют наказы, крестьяне всегда сознавали, что подвергаются вопиющим беззакониям (таким, как принудительный набор в рекруты, отработочные повинности, физическое насилие, бесчинства военных, особенно в отношении женщин) и не могут добиться справедливости. Они соглашались с делением общества на сословия, но требовали, чтобы членам других сословий (купцам, горожанам, духовенству) не разрешалось владеть землей, если они не станут нести все тяготы наравне с крестьянством. Крестьяне хотели, чтобы их признавали зрелыми людьми, способными отвечать по обязательствам и развивать коммерческие начинания. В чисто экономической сфере они желали освобождения от трудовых повинностей, а приписные - замены приписных работ наемными или хотя бы более справедливой оценки подушной подати, сокращения объемов отработок, их оплаты по той же шкале, что и шкала оплаты наемных работников, а также оплаты времени, потраченного на дорогу.

Гораздо меньше известно о том, что думали посессионные крестьяне - постоянная рабочая сила, наследственно прикрепленная к предприятию, а не к его хозяину. Теоретически перед Уложенной комиссией их интересы представляли Берг- и Мануфактур-коллегия. В пункте 14 наказа от Берг-коллегии лишь просили разъяснить, каково соотношение прав шахтовладельцев и хозяев рабочей силы. Впрочем, характерно, что Берг-коллегия в первую очередь заботилась о служащих государственной бюрократии, а не о рабочих шахт. В наказе предлагалось наладить горные службы по образцу артиллерийского и инженерного корпусов и назначить жалованье с учетом тяжелых условий работы, сопряженной с постоянными поездками. Далее говорилось, что в Берг-коллегии «дряхлость в рассуждении горных обстоятельств, скорее, нежели в прочих службах, горных людей постигает», и потому они нуждаются в пожаловании деревень, «чтоб дрожащие нервы успокоение и пристанище свое имели». Посессионные крестьяне в наказах подчеркивали свое тяжелое положение и высказывали требования, более типичные для профессиональной группы, чем для крестьянства в целом. Они хотели повышения жалованья, сокращения рабочего времени, снижения налогов, такой же платы за праздничные и воскресные дни у частных владельцев, как на государственных предприятиях.

Зато наказ Мануфактур-коллегии затрагивал принципиальные вопросы: в нем приветствовалась введенная Екатериной в 1762 г. политика запрета на покупку крестьян заводчиками и говорилось, что «приписанном людей в мастеровые на фабрики умножено число невольников, вместо того что мастерства имели б умножать число благополучных в городах жителей, кроме повиновения законам никакого рабства не знающих».

Проблемы государственного крестьянства обсуждались в Уложенной комиссии лишь от случая к случаю, в ходе дебатов о правах других сословий. Проблемы приписных крестьян рассматривали лишь дважды: в самом начале работы комиссии, когда читался наказ крестьян, приписанных к Демидовским заводам (причем крестьянские требования об улучшении условий встретили известное сочувствие депутатов), и позже, 26 ноября 1768 г., когда крестьянский депутат от Кунгура в подробностях описал плачевное положение приписных крестьян во время обсуждения прав купеческого сословия.

Во многих наказах дворяне возражали против покупки представителями купеческого сословия имений с крепостными в качестве рабочей силы для промышленных предприятий, предпочитая, чтобы купцы рассчитывали на наемный труд. Крайнее выражение этой позиции исходило от Н. В. Толмачева, депутата от дворян города Любима, потребовавшего расследовать положение приписанных к заводам крепостных. По его словам, в случае если товары, производимые этими заводами, обходятся государству дешевле, чем продукция наемного труда, то не следует ничего менять, Но если государство несет в обоих случаях одинаковые затраты, тогда лучше освободить этих крестьян, так как согласно статье 253 «Наказа» Екатерины II людей нельзя закрепощать без крайней необходимости, да и то не ради личной выгоды, а для нужд государства.

6.4 Вопрос о привилегиях окраин

Число немецких депутатов в собрании было довольно значительно. Они встречаются не только между представителями различных сословий прибалтийского края, но также между депутатами Финляндии, некоторых коллегий и пр.

Нет сомнения, что эти депутаты, большей частью занимавшие кое-какие должности в администрации или служившие в войске, владели русским языком. Гадебуш, депутат от города Дерпта, совсем не знавший русского языка, был вскоре заменен другим депутатом, Урсинусом, который, как можно судить по его чрезвычайно деятельному и успешному участию в прениях по всем вопросам, отлично владел русским языком. То обстоятельство, что депутаты Прибалтийского края сделались членами разных специальных комиссий, свидетельствует о некотором доверии к их познаниям и опытности в делах. Им даже поручалось иногда составление подробных записок о разных вопросах законодательства.

Депутаты Прибалтийского края, подобно малороссиянам, изъявляли опасения, что новое законодательство будет ограничением особых прав и привилегий остзейских провинций. По поводу прений о правах дворянства депутаты Ренненкампф, Вильбуа и Блумен представили записки, в которых было выражено желание, чтобы привилегии Лифляндии и Эстляндии оставались неприкосновенными.

Екатерина была весьма недовольна такой манифестацией. Она писала Вяземскому о «лифляндской замашке» и заметила: «Они хотят быть нашими законодавцами, а не от нас получить узаконений». Императрица выразила желание, чтобы кто-нибудь в Большой Комиссии возражал депутатам лифляндским, причем указывала на способ возражения. В своей записке она между прочим говорила: «Чтоб же лифляндские законы лучше были, нежели наши будут, тому статься нельзя; ибо наши правила само человеколюбие писало, а они правил показать не могут, и сверх того иные их узаконения наполнены невежествами и варварствами. И так, предохраняя себя, торжественно они просят: мы хотим, чтобы нас смертью казнили, мы просим пыток, мы просим, чтоб от беспрерывной ябеды наши суды никогда не были окончены; мы торжественно предохраняем противоречия и темноты наших узаконений и пр. Просвещенному свету останется судить о подобных неистовствах. Признаюсь, что сие с жаром писано, и так употребите лишь то, что прилично».

Настоящий случай свидетельствует, в какой степени внимательно императрица следила за всеми частностями прений в Большой Комиссии и даже косвенно принимала в них участие. Отстаивая начала единства в деле ее кодификации, она могла рассчитывать на значительное число сторонников в Большой Комиссии. Так. например, когда депутат от любимского дворянства. Толмачев, выразил мнение, что по недостаткам законов Лифляндской. Эстляндской и Выборгской губерний должно сочинить «законы, одинаковые для всех ее императорскому величеству подданных народов», около ста депутатов в Большой Комиссии присоединились к мнению Толмачева.

Также и депутат от дворянства Новосильского уезда. Лев Шишков, выразился по поводу вопроса о лифляндских привилегиях следующим образом; «Капитуляция, оружием вынужденная, не есть отличная выслуга пленника, но великодушие победителя. Поэтому не сделает ли больше чести означенным губерниям, если они будут называться не завоеванными, но одного с нами общества равными гражданами, а это иначе быть не может, как только тогда, когда они будут находиться под одними с нами законами. Лифляндия и Эстляндия не есть иное царство; климатом же, земледелием и другими упражнениями не рознится с русскими жителями, следовательно, и под законами одинаковыми с нами быть могут и должны быть». В этом же смысле выразились и некоторые другие депутаты.

Напротив, депутат от города Киева, Иосиф Гудим, обратил внимание собрания на невозможность составления одинаковых законов для всех народов и выразил требование, чтобы город Киев оставался при своем пользовании магдебургским правом. При этом он заметил: «Это право укреплено было за городом Киевом грамотой царя Алексея Михайловича, которая преемниками его и ныне царствующею всемилостивейшею нашею Государынею была подтверждена».

Также и депутат от эстляндского дворянства Вильбоа находил, что «нет нужды, чтобы для всех вообще подданных ее императорского величества все законы были равные», причем он заметил, что «права и привилегии лифляндские вполне соответствуют расположению живущего под ними парода», и пр.

Вообще оказывалось, что в данном случае малороссийские и прибалтийские депутаты действовали одинаково, выражая желание, чтобы местные права оставались неизменными.

Все это сильно не понравилось императрице. В ее письме к Румянцеву сказано: «Господа лифляндцы, от коих мы ожидали примерное поведение как в просвещении, так и в вежливости, не соответствовали нашему ожиданию: они сначала просили и требовали, чтобы их законы были по материям читаны рядом с нашими: но когда оных стали читать, а депутаты об их законах начали говорить, так, как и о прочих узаконениях, тогда они не только тех депутатов, но и всю Комиссию попрекали, что будто они присваивают себе власть, коей Комиссии не дано; одним словом, я ожидала то, что они закричат громко «дело и слово» на всю Комиссию. Наконец, когда увидали, что великое число соблазняется их поведением, тогда все корпусом лифляндцы подписали и подали в Комиссии голос, что им не надобно и не хотят ни дополнение, ни перемену в их законах. На сие один из наших принес в Комиссию выписку из двадцати или более челобитен лифляндских, как дворян, так и от городов, где корпусом просят в разных годах от времени завоевания, с 1710 года и последующих, чтобы законы их были дополнены, ибо они весьма недостаточны и отяготительны в иных случаях для них... Еще не знаем, как господа лифляндцы из противоречащего поступка выпутаются».

Из этого письма императрицы видно, что изображение прений в изданных в последнее время документах Большой Комиссии не может считаться полным. Из других данных мы узнаем далее, что прибалтийскими депутатами был представлен проект законов для Лифляндии и Эстляндии и что Екатерина занималась тщательным разбором этого проекта. Из ее замечаний видно, что она довольно резко критиковала образ мыслей остзейских депутатов; здесь сказано между прочим: «Я ничего конфирмовать не буду, что не в силе обряда мне поднесется. Они подданные Российской империи, а я не лифляндская императрица, но всероссийская» и т. п.

Императрица решилась положить конец этим прениям. По ее повелению Бибиков на заседании 9 сентября 1768 года объяснил собранию, что Комиссия не должна ни в чем другом упражняться, кроме того, для чего именно она учреждена, т. е. в сочинении проекта; заявления депутатов лифляндского, эстляндского, финляндского, малороссийского и смоленского дворянства не могут сделаться предметом обсуждения, потому что касаются правления; поэтому ему, маршалу, не остается ничего другого сделать, как торжественно возвратить помянутым депутатам поданные ими заявления.

Из «Записок о жизни и службе Бибикова» видно, что возвращение депутатам их заявлений было сопряжено со сделанным им строгим «наставлением». Бибиков сказал депутатам, что «долг звания предводителя принуждает его напомнить и просить, чтобы господа депутаты при сочинении своих голосов помнили и то, что потомство оных беспристрастно судить будет, но наипаче то. сколь далеко простиралася наша благодарность к тому престолу, который беспрерывно и столь много изливает на нас щедроты, которых мы опыты и в сей день ощущаем».

Таким образом, прения по вопросу об особенных правах Малороссии, Лифляндии и Эстлякдии не имели результата. Екатерина считала опасным обсуждение вопросов, относящихся, как в данном случае, хотя бы лишь косвенно, к области государственного права. Впрочем, опасения малороссийских и прибалтийских депутатов оказались лишенными основания. Общее законодательство, которое могло бы устранить привилегии отдельных провинций, не состоялось.

6.5 Наказы и ожидания сибирского крестьянства и купечества

Настойчивое требование купечества об обеспечении сословных привилегий на торгово-промышленное предпринимательство, лейтмотивом проходящее на протяжении XVIII - первой половины XIX в. практически через все наказы, обращения, проекты и предложения купцов, имело юридическое основание в Соборном Уложении 1649 г., завершившем законодательное оформление посадского населения в особое сословие. Поскольку официально продекларированное Уложением исключительное право посадских людей на занятие торговлей и промыслами в реальной экономической практике постоянно нарушалось со стороны втягивавшихся в неземледельческие занятия крестьян и представителей других сословий (что имело объективные основания в развитии товарно-денежных отношений и неспособности городских посадов, в силу исторически сложившейся слабости русского города, к адекватному потребностям страны выполнению торгово-промышленной функции), посадское население и особенно купеческая верхушка посадов, формирование которой значительно ускорилось после городских реформ 1720-х гг., активно выступали за соблюдение своих торговых привилегий. Пик этой активности пришелся на середину XVIII в., так как к этому времени со всей очевидностью обозначились неутешительные для купечества результаты непоследовательной политики правительства в отношении соблюдения монопольных прав посадского населения на занятие торговлей (указ от 13 апреля 1711 г. дозволял заниматься торговым промыслом людям «всех званий» на условии уплаты торговых сборов, в 1722 г. была образована сословно-податная группа «торгующих крестьян» и т.д., проявившиеся в усилении торговой активности крестьянства и других сословий. Важную роль сыграло и проявившееся на начальном этапе проведения политики «просвещенного абсолютизма» стремление правительства учесть в своей законодательной практике интересы различных сословий российского общества, в связи с чем в 1750-1760-е гг. властями было предпринято несколько попыток изучения экономических и социально-политических запросов посадского населения, в том числе и его купеческой верхушки (анкета Комиссии о коммерции и пошлинах 1764-1765 гг., наказы купечества в Уложенную комиссию).

Наиболее ранним из выявленных нами в архивных материалах обращений сибирских купцов, содержащих требование об обеспечении сословной монополии на торгово-промышленные занятия, является жалоба тюменских купцов в Комиссию о коммерции (1761 г.) о «причиненных им в заведенных ими кожевенных и мыльных заводах от покупок сырых кож, сала и прочих припасов в селах, деревнях и слободах на торжках крестьянами и служивыми разорениях». Требование о запрете крестьянам и разночинцам скупать сырье и содержать кожевенные и мыловаренные заведения, связанное с предпринимательской специализацией тюменского посада, вошло впоследствии также в ответ тюменского купечества на анкету Комиссии о коммерции (1764 г.), однако в этом документе круг предлагаемых запретов, касающихся обеспечения сословных привилегий купечества, значительно расширялся за счет распространения их на другие сферы предпринимательства, в которых принимали участие местные купцы: рыбный промысел в низовьях Оби, городская торговля в лавках и «съестных» рядах, внешнеторговый обмен в крепостях Сибирской пограничной линии. Сходные пожелания и просьбы, направленные на обеспечение сословной монополии купечества посредством запрета торгово-промысловой деятельности для лиц, не входящих в посад, а следовательно, не обременных посадскими податями и службами и имеющих в силу этого конкурентные преимущества, позволяющие им «чинить подрыв для купечества», содержатся также в ответах, поступивших на анкету Комиссии о коммерции из других сибирских городов. При этом конкретное содержание предлагаемых запретительных мер, как и в случае с тюменским купечеством, во многом определялось местной спецификой предпринимательства. Так, купечество Якутска ходатайствовало о запрещении торговать в городе представителям аборигенного населения, иркутские купцы жаловались на конкуренцию в подрядах и торговле со стороны устремлявшихся в богатый промысловыми ресурсами восточносибирский край «пришлых с паспортами», нерчинские - на торговое соперничество со стороны забайкальского казачества и т.д.

Требование о запрете торгов и промыслов для лиц, не записанных в посад, содержалось практически во всех наказах, направленных купцами сибирских городов в Уложенную комиссию (1767 г.), а также в выступлениях депутатов от сибирского купечества, принимавших участие в работе этой комиссии. При этом в качестве наиболее действенной меры пресечения незаконного предпринимательства крестьян и разночинцев предлагалась их принудительная запись в посад или цех , в чем прослеживалась также заинтересованность в пополнении городских посадов зажиточным торгово-промысловым населением, призванным облегчить выполнение общепосадских платежей и повинностей. Некоторые купцы, как, например, депутат от барнаульского купечества И. Карышев, настаивали на восстановлении отмененных в 1753 г. внутренних таможенных пошлин, так как вполне резонно связывали обострение конкуренции в торгово-промышленной сфере с ослаблением надзора со стороны властей за исполнением репрессивных по отношению к коммерции крестьян и разночинцев законодательных норм, произошедшим после ликвидации внутренних таможен. Как считал Карышев, в случае восстановления таможенного контроля и «государев интерес получил бы свою прибыль», и купечество имело бы свою выгоду от того, что крестьянам и представителям других негородских сословий стало бы затруднительно «покушаться на торговлю».

Устремления купечества к сословной монополии на торгово-промышленную деятельность, демонстрируемые не только сибирской, но и другими региональными группами российского купечества, и в целом соответствующие доминирующей во второй половине XVIII в. в политике правительства линии на всемерное укрепление сословного принципа организации общества, нашли новое юридическое подтверждение в серии законодательных актов, изданных в 1750-1780-е гг. Так, в 1755 г. был утвержден Торговый устав, закреплявший монополию купечества на внутреннем рынке и сводивший коммерческие права других сословий в основном лишь к торговле продуктами собственного производства. В 1760 г. Сенатом был издан указ о «неторговании никому разночинцам, кроме купечества, никакими российскими и иностранными товарами».

Однако законодательные препоны не могли поставить непреодолимых преград на пути предпринимательства некупеческих сословий, так как оно имело мощное основание в неуклонном развитии товарно-денежных отношений, формировании всероссийского рынка и капиталистического уклада в экономике. Так, правительственная комиссия, изучавшая в 1767 г. организацию торговли в стране с целью определения возможностей изменения ее налогообложения, пришла к выводу, что регулирующие внутреннюю коммерцию законодательные нормы соблюдаются «весьма мало», в результате чего «каждой во всем государстве торгует..., где кто и как хочет».

Занимаясь торговлей и промыслами по кредитам от дворян и купцов, на праве «гостей» (в соответствии с Городовым положением 1785 г.), а зачастую и на нелегальных основаниях, тор-гово-промысловое крестьянство успешно конкурировало с купечеством в различных сферах предпринимательства даже в период действия наиболее жестких ограничений, приходящихся на 1785-1812 гг. (от принятия Городового положения до восстановления сословной группы торгующих крестьян). В результате поток жалоб и обращений купечества к властям о запрещении крестьянского предпринимательства после принятия Городового положения не только не сократился, но даже возрос. Особенное неудовольствие сибирского купечества вызывала коммерческая активность торгующих крестьян Вязниковского уезда Владимирской губ. (вязниковцев), с конца XVIII в. развернувших настоящую торговую экспансию на сибирском рынке. При этом если местные торгующие крестьяне вели торговлю в основном сельскохозяйственными и промысловыми товарами, рыночный оборот которых становился все более свободным от сословных регламентации и ограничений, то вязниковцы - «красным» товаром, составляя конкуренцию купцам в той отрасли коммерции, которую они традиционно считали предметом своей монополии. Под воздействием многочисленных жалоб местного купечества Томское губернское правление в феврале 1808 г. даже обращалось во Владимирскую губернскую администрацию с просьбой о принятии мер к «пресечению» торговых вояжей крестьян-вязниковцев в Сибирь, а на места по губернии был разослан указ, предписывавший наблюдать, чтобы крестьяне «отнюдь незаконной торговли не производили, а ежели где она откроется, тотчас отсылать к суду». Однако, как вынуждены были констатировать сибирские власти, «по сему никакого исполнения не было учинено».

В тех районах Сибири, где местное купечество из-за своей экономической слабости было не в состоянии полностью удовлетворять потребности населения в привозных товарах, региональная администрация проявляла, как правило, меньшую настойчивость в реализации запретительных мер в отношении предпринимательства приезжавших из Европейской России купцов, торгующих крестьян и разночинцев, и более того - в некоторых случаях даже поощряла их торговую активность. Так, Канцелярия Колывано-Воскресенского горного начальства в период становления горнозаводского производства на Алтае, когда приписанные к заводам купцы из-за своей малочисленности и отсутствия необходимых коммерческих навыков не справлялись со снабжением заводского населения потребительскими товарами по приемлемым ценам, неоднократно издавала постановления о том, чтобы «до будущего здешнего купечества поправления» иногородние торговцы «при заводах и рудниках пользовались всеми выгодами равно против здешнего купечества».

«Переселенческое общество», складывающееся в ходе колонизации Сибири в сельской местности, отличалось сложным полиэтническим и поликонфессиональным составом и незавершенностью процессов формирования единого сословия. Отсутствие в Сибири помещичьего землевладения, хотя и делало сельское население более однородным, но в нем сохранялась и, со временем усиливалась, разобщенность между русским и автохтонным населением, старожилами и ссыльнопоселенцами и переселенцами, православными, раскольниками и представителями других конфессий. Неформальная общественная организация (мирское общество, мир), стихийно возникавшая для удовлетворения хозяйственных потребностей и решения внутренних задач крестьянского коллектива, ограничивалась территорией одно-, двух деревенской общины, объединенных не только общими угодьями и формой хозяйственной деятельности, но и единым языком, вероисповеданием и, в целом, образом жизни.

Законодательные акты 60-80-х гг. XVIII в., рассматривали в качестве основы крестьянского самоуправления - мир, на официальном языке - селение, наряду с более крупными территориальными образованьями, типа погоста, слободы, волости. Так, указы 1765 и 1769 гг. устанавливали круговую ответственность в платежах податей и при поимке вора на жителей селения. В Екатерининском указе Экономическим директорам запрещалось вмешиваться в словесные разбирательства казенных поселян, которые вели «между себя избираемые в каждом селении». В 1783 г. подтверждалось право казаков, мещан и крестьян казенного ведомства производить самостоятельно в городах, местечках, селах, деревнях уравнение и раскладку положенных с них доходов. В «Установлении сельского порядка в казенных Екатеринославского наместничества селениях…» 1783 г. наряду с селениями, которые определяются как первичный территориальный уровень, появляются пятисотные участки для выполнения разных повинностей, в том числе и рекрутской. Введение этой единицы нарушало самостоятельность селения при установлении рекрутской очереди. В «Сельском положении», составленном Екатериной II, в качестве предполагаемой Жалованной грамоты свободным сельским обитателям, сельская управа должна была избираться в каждом селении, состоящем не менее чем из пяти дворов. В тоже время упоминается и вторая ступень сельского управления - погост. В Уложенную комиссию приказано было выборы производить среди крестьян по погостам, «по их обыкновениям».

Использование в качестве первичного, территориального уровня управления - селения, отвечало интересам, прежде всего, самого населения. Крестьяне были заинтересованы в том, чтобы органы крестьянского самоуправления, решавшие все вопросы жизнеобитания, включая такие важные, как судебные, окладные, действовали под контролем данного общества, на территории, где сложилась фактическая общественная организация. Но интересы общества не совпадали, с интересами государства, которое, в данном случае, исходило из удобства управления, а именно необходимостью наладить сбор податей и установить эффективный контроль за деятельностью органов крестьянского самоуправления. Порядок взимания денежных сборов с казенных поселян на государственные подати, земские повинности и мирские расходы во многом определяли размеры территории низовой административной единицы, ее социальный состав и структуру. Государство стремилось к организации крупной и однородной по сословному составу территориальной общности. Реально же, большинство селений Западной Сибири до 80-х гг. XVIII в. были неоднородны по сословному составу и незначительны по численности. По данным М. М. Громыко, из 40 селений Тюменского уезда к 1780 г. только 8 были сословно однородными. Наиболее крупные населенные пункты Тарского уезда в 70-е гг. только на 65 % были крестьянскими по сословному составу. Общая территория проживания, однородный характер деятельности порождали общие интересы, но удовлетворение их в сильной степени затруднялось разделением сельского населения на различные категории по формальному признаку - виду государевой службы или тягла, с запрещением составлять единое общество. Кроме государственных крестьян на территории слободы проживали и занимались землепашеством, но не являлись членами крестьянского общества, мещане, купцы, служилые казаки. Самостоятельные общества составляли ямщики, экономические крестьяне и однодворцы, даже если их земли располагались чересполосно с крестьянскими.

В 60-е гг. XVIII в., в связи с окончательной отменой десятинной пашни и натурального оброка оброчные и пашенные крестьяне Сибирской губернии были переведены на денежный оброк. Коммутация ренты являлась очередным шагом по формированию сословия государственных крестьян. До 1764 г. самостоятельные общества составляли однодворцы, организация которых была аналогична крестьянской. Государство разрешало «для разобрания ссор» учреждать выборных и старост. В 1764 г. однодворцы, не имеющие актов, подтверждающих дворянское состояние, были введены в состав казенных крестьян. Особые общества, организационно не связанные с крестьянскими, составляли разночинцы. После перевода крестьян на денежный оброк, разница между этими категориями оставалась только генетическая. Разночинцы - специфическая сибирская категория, происходившая от служилых людей XVII в., осевших на пашню. При образовании волостей они были включены в состав крестьянских обществ.

Сословная пестрота общин затрудняла выполнение мирских повинностей. Для крестьянина главным в самоуправлении было равное распределение общественных функций, а не доступность для всех членов данного общества участия в процессе управления. Кроме членов общества, на территории слободы проживали и пользовались казенными угодьями, но не участвовали в выполнении земских и мирских служб, посадские жители. Депутат Уложенной комиссии от черносошных крестьян Енисейской губернии отмечал, что посадские люди, проживающие в деревнях, «пашут собственные пашни и имеют прочие угодья как настоящие крестьяне, а только кроме сорока алтынной подати, ничего не платят и не участвуют в исполнении ни земской гоньбы, ни в исправлении мостов и дорог». Крестьяне просили у администрации либо выселить посадских людей в город, либо определить их в крестьянское сословие для равномерного распределения натуральных повинностей. Местные власти, отвечая на жалобы крестьян в «утеснении их по разным видам», пытались привести в соответствие род занятий и сословную принадлежность. Мероприятия в этом направлении проводились регулярно с 40-х гг. XVIII в. Более радикальный путь решения этой проблемы предложил М. М. Сперанский, проведя массовое зачисление мещан, занимающихся хлебопашеством и проживающих в сельской местности, в сословие государственных крестьян. Фактически посадские жители не только проживали на территории волости, занимались хлебопашеством на казенных землях, но и принимали активное участие в общественной жизни крестьянского общества, нередко оказывались в числе выборных начальников. Доля грамотных среди мещан и купцов была несомненно выше, чем в крестьянской среде, поэтому мещан часто избирали на должность волостных писарей.

Купцы и мещане, имеющие постоянное проживание в сельской местности, выходили из-под контроля городского общества и, поэтому крестьянское общество являлось единственным инструментом, с помощью которого государство могло контролировать выполнение ими государственных повинностей. В отношении посадских жителей государство проводило двойственную политику. С одной стороны, оно не признавало их членами крестьянского общества, с другой, исходя из интересов фиска, обязывало крестьянское общество контролировать исполнение государственных повинностей.

Манифестом 1764 г. бывших монастырских крестьян, под именем экономических, определили в сословие казенных крестьян. Экономические крестьяне составляли отдельные «экономические общества», по территории совпадавшие с бывшими монастырскими вотчинами. Для государства принципиальной разницы между государственными и экономическими крестьянами не было, и та, и другая категория являлись держателями казенных земель и, соответственно, выплачивали за это одинаковый с 1768 г. оброк. «Экономические общества» сохраняли некоторые традиционные обязанности перед монастырями. Выделение экономических крестьян в особую категорию сохранялось в ведомостях до середины XIX в., хотя с 80-х гг. XVIII в. категории экономических и государственных крестьян не имели различий в характере податных повинностей, образе управления и роде занятий. Благодаря этому, стало возможным слияние «экономических обществ» и обществ государственных крестьян в ходе реформы 1786 г.

Заключение

Благодаря привнесённому императрицей Екатериной II новому политическому взгляду на назревшие проблемы государственной модернизации в России, выраженному в «Наказе», правительственная идея правовой реформы преобразовалась, как было показано, в идею полного законодательного обновления правовой системы и перевода всего законодательного регулирования на качественно новый уровень. Под влиянием, очевидно, предыдущих опытов кодификации права в России, рождённых идеологией просвещённого абсолютизма новых представлений о взаимоотношениях Власти и Общества, а также ряда привходящих политических соображений, связанных с поисками новой легитимности власти, Екатерина II (в согласии с узким кругом ближайших сановников) пришла к мысли о созыве новой уложенной комиссии, основанной на достаточно широком для своего времени общественном участии.

Дискуссии по ряду вопросов, развернувшиеся в Собрании, приняли подчас острый, даже агрессивный характер в отстаивании сословных привилегий и в желании приобрести новые. Можно предположить, что такая острота (а нередко грубая агрессивность) стала неожиданной для императрицы по форме. Но по содержанию дискуссий ни разу прения не вышли на критику правительственного курса законодательных реформ в целом, ни по одной проблеме обсуждения не посягнули на принципы правового строя. Предположения по совершенствованию законодательства в общем виде дискуссий (не конкретных законопроектов!) в целом укладывались в рамки правительственного курса реформы, заданного «Наказом». Никакого активного закулисного или директивного вмешательства власти в работу Собрания (помимо нескольких частных моментов, о которых ниже) документально не прослеживается. Обсуждение всех вопросов шло в запланированном порядке. И начало русско-турецкой войны 1768 - 1774 гг. вовсе не было надуманным поводом роспуска Собрания: реально ситуация была такой, что многие депутаты занимали ключевые военные посты. И главное, роспуск Собрания депутатов вовсе не прекратил работы Комиссии, а переключил её внимание на другие формы работы.

Это переключение внимания на другие формы работы было не только вынужденным. Многонедельные обсуждения «на слух» старых законов были реально бесплодными. Обсуждения проблем без принятия конкретных решений - также. К этой мысли стала приходить и Екатерина II, и эта мысль была итогом изначального противоречия замысла и выполнения. Но чтобы уяснить это изначальное противоречие, необходима была практика реальной деятельности Собрания депутатов.

Материалы дискуссий и различные документы, представленные общему собранию, а также бумаги, подготовленные затем в «частных» комиссиях, содержат ценные сведения как о политике правительства, так и о взглядах общества. Рассмотрим три группы документов: во-первых, наказы, привезенные депутатами с мест; во-вторых, протоколы обсуждения законов, оглашавшихся в Большом собрании; в-третьих, проекты, представленные «частными» комиссиями, и материалы их обсуждения.

Все наказы были написаны раньше, чем началась работа Уложенной комиссии в Москве. Поэтому в них отражены взгляды и мнения, существовавшие на местах прежде, чем депутаты испытали бодрящее воздействие идей екатерининского «Наказа». Эти документы содержат массу информации, касающейся локальной истории, - множество подробных сведений о местных обстоятельствах и условиях жизни, в особенности о ее недостатках, но они почти не проливают света на политические взгляды и позиции в обществе. В дискуссиях по поводу действующих законов и по законопроекту о правах дворянства уже заметно влияние «Наказа» Екатерины, внушившего многим депутатам новые идеи или новые формулировки старых мыслей. Депутаты, обладавшие достаточно широким кругозором, часто приводили слова «Наказа» в поддержку либеральной политики, будь то в области торговли, дворянских или городских прав, личной свободы и даже крепостного права. Опираясь на авторитет государыни, они могли высказывать более смелые предложения, чем те, что вошли в наказы с мест. Наконец, законопроекты, составленные в «частных» комиссиях, при всей их неудовлетворительности и отвлеченности, отражают мнения как высших правительственных чиновников, так и рядовых депутатов: прежде чем придать проекту окончательный вид, его авторы советовались с чиновниками Сената и коллегий, а затем проекты проходили одобрение в Дирекционной комиссии.

Работа Уложенной комиссии была приостановлена раньше, чем «частные» комиссии по разным сословиям представили законопроекты о правах всех социальных групп, за исключением дворянства. Но подготовленные позднее проекты, переданные на рассмотрение в различные правительственные учреждения, имеют существенный интерес, так как они не только показывают направление мысли в высших правительственных сферах и обществе того времени, но и служат в известной степени источником позднейшего общего и частного законодательства.

Список литературы

Источники

1. Екатерина II. Записки императрицы Екатерины II. М., 1990.

2. Екатерина II. Сочинения. М., 1990.

Специальная литература.

3. Белявский М.Т. Наказы оренбургских однодворцев 1767 г. // Вестник МГУ. Сер. 8. История. 1982. № 6. С. 69 - 79.

4. Белявский М.Т. Сословия и сословный строй // Очерки русской культуры XVIII века. Ч. 2. М., 1987. С. 21-43.

5. Брикнер А.Г. История Екатерины Второй. М., 2002.

6. В борьбе за власть. Страницы политической истории России XVIII в. Под ред. Е.В. Анисимова, Н.Я. Эйдельмана. М., 1988.

7. Вольтер и Россия. Под ред. А.Д. Михайлова, А.Ф. Строева. М., 1999.

8. Дружинин Н.М. Просвещённый абсолютизм в России.// Абсолютизм в России. М, 1964. С. 428 - 459;

. Дружинин Н.М. Социально-экономическая история России. М., 1987.

10. Екатерина II в воспоминаниях современников, оценках историков. М., 1998.

11. Ерошкина А.Н. Деятель эпохи «просвещённого абсолютизма» И.И.Бецкой. // Вопросы истории, 1993. №9.0.165-169.

12. Зорин А. Кормя двуглавого орла. М., 2004.

13. Ильин В. В., Ахиезер А.С. Российская государственность: истоки, традиции. перспективы. М., 1997.

14. Ильин В. В., Панарин А.С., Ахиезер А. С. Реформы и контрреформы в России. Циклы модернизационного процесса. М., 1996.

. История государства и права России. /Учебник. Под ред. Ю.П.Титова. М., 1996.

. История Европы. Т. 4. М.. 1994.

17. История Сибири Т. 2. Новосибирск, 1963.

18. Каменский А.Б. «Под сению Екатерины»: Вторая половина XVIII века. СПб., 1992.

19. Каменский А.Б. Екатерина II. // Вопросы истории. 1989. № 3. С. 62 - 88.

20. Каменский А.Б. Российская империя в XVIII веке: традиции и модернизация. М., 1999.

21. Каменский А.Б. Российское дворянство в 1767 году ( К проблеме консолидации).// История СССР. 1990. № 1. С. 58 - 77.

22. Каменский. А. Б. Реформы в России XVIII века в исторической перспективе. // Сословия и государственная власть в России: XV - сер. XIX вв. Ч.1.М.,1994. С. 136-152

23. Ключевский В.О. История сословий в России. // Соч. Т. 6. М., 1989..

24. Ключевский В.О. Курс русской истории, т.5. // Соч. Т. 5. М., 1989.

25. Козлова Н.В. Русский абсолютизм и купечество в XVIII в. М., 2000.

. Курмачёва М.Д. Проблемы образования в Уложенной комиссии 1767 г. // Дворянство и крепостной строй России. XVI - XVIII вв. М., 1975. С.240 - 264.Крестьянство Сибири в эпоху феодализма. Новосибирск, 1983.

27. Любавский М.К. История царствования Екатерины II. СПб., 2000.

28. Мадариага И. Россия в эпоху Екатерины Великой. М., 2002.

29. Мамсик Т.С. Сибирская деревня в 1760-1850-е годы: социальная структура и социальные конфликты. Новосибирск, 1992.

. Медушевский А.Н. Демократия и авторитаризм. М., 1997.

31. Медушевский А.Н. Землевладельческое право в уложенных комиссиях XVHI в. // Иссследования по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода. М., 1988. С. 114 - 126.

. Медушевский А.Н. Наказы в Уложенную комиссию 1767 - 1769 гг. как источник изучения социальных противоречий эпохи.// Исследования по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода. М., 1987. С. 147-181.

33. Медушевский А.Н. Утверждение абсолютизма в России. М., 1994.

. Миронов Б.Н. Социальная история России. Т. 2. СПб., 1999.

. Моряков В.И. Политические и социальные идеи консерватизма в «Наказе» Екатерины II // Вестник МГУ. Сер. 8. Ист. 1995. № 1 . С. 3 - 10.

36. Натуральнова Н.Н. Ещё раз о «Наказе» Екатерины Великой.// Екатерина Великая: эпоха российской истории. СПб, 1996. С. 149 - 152.

37. Омельченко О.А. «Законная монархия» Екатерины II: просвещенный абсолютизм в России. М., 1993.

38. Очерки истории СССР. Т. «Вторая половина XVIII века». М., 1958.

39. Павленко Н.И. Екатерина Великая. М., 1999.

. Павленко Н.И. Идеи абсолютизма в законодательстве XVIII в. // Абсолютизм в России. М., 1964. С. 389 - 427.

. Плавинская Н.Ю. Новые сведения о французских источниках «Наказа» Екатерины П. // Екатерина Великая: эпоха российской истории. СПб., 1996. С. 152- 153.

. Предприниматели и предпринимательство в Сибири. Вып.3: Сборник научных статей. Барнаул, 2001.

43. Рындзюнский П.Г. Церковь в дворянской империи (XVIII в.) // Русское православие. Вехи истории. М., 1989. С. 230 - 308.

44. Соловьёв С.М. История России с древнейших времён. Тт. 22 - 29. / Кн. XI - XV. М., 1993-1996.

45. Троицкий С.М. Дворянские проекты создания «третьего чина» // Общество и государство феодальной России. М., 1975. С. 226 - 234.

46. Троицкий С.М. Комиссия о вольности дворянства 1763 г. ( К вопросу о борьбе дворянства с абсолютизмом за свои сословные права). // Т. Россия в XVIII веке. М., 1978. С. 140 - 192.

47. Троицкий С.М. Русский абсолютизм и дворянство в XVIII в. Формирование бюрократии. М., 1977.

48. Федосов И.А. Абсолютизм.// Очерки русской культуры XVIII в. Ч. 2. М., 1987. С. 7 - 20.

49. Федосов И.А. Просвещённый абсолютизм в России. // Вопросы истории, 1970. № 9. С. 34 - 55.

50. Шмидт С.О. Политика «просвещённого абсолютизма» в России середины XVIII века. // Россия и Испания: Исторические ретроспективы. М., 1987. С. 261-286.

51. Эйдельман Н.Я. «Революция сверху» в России. М., 1989