Восточная политика как концепт внешней политики ФРГ

Введение

Восточные и германские языки

Германия, как национальное государство, занимающее среднее положение в Европе, занимала и до сих пор занимает одно из ключевых мест в системе международных отношений между странами, географически расположенными в этом регионе. Начиная с объединения XIXразрозненных немецких княжеств в XIX веке в единое политическое целое, высшие политические деятели европейских государств пытались выстроить концепцию существования новой, сильной Германии в условиях тесной концентрации различных государств Старого Света. Аналогичные процессы происходили и среди самой немецкой элиты, которая в изменившихся для страны условиях выбирала вектор своей внешней политики по отношению к важнейшим регионам. Послевоенное создание Федеративной Республики Германия, основной закон которой был принят в 1949 году, и дальнейшее формирование политических институтов в новой, биполярной обстановке не стали исключением.

Современная политическая система Германии, имеющая многочисленные корни во времена О. фон Бисмарка, является прямым преемником и продолжателем периода существования Федеративной Республики Германия с 1949 по 1990 год, где факт объединения не стал по-своему радикальным поворотным пунктом для возникновения иной системы политического регулирования, отличной от предыдущей. Многие из основ, концепций, видений и методов реализации курса являются лишь развитием тех основных идей, которые были определены и выкристаллизованы в послевоенный период. Следует сказать, что это положение применимо как к вопросам внутренней, так и внешней политики. В рамках последней особое место занимала проблема определения основных и принципиальных направлений, которым должна была отводиться особая роль в категориях соответствия национальным интересам государства. Биполярность мира и начало Холодной войны, разделение Германии на два государства с радикально противоположными идеологическими режимами, где Германия выполняла роль своеобразного форпоста стран западного лагеря, послужили тому, что трансатлантический вектор внешней политики, сформировавшийся в вышеуказанных условиях, не мог не играть ведущей роли. Вторым жизненно важным направлением была европейская политика, предполагавшая совместные усилия, первоначально ограниченного числа западноевропейских государств, по постепенному выстраиванию конструкта единого интеграционного объединения, обещавшего стать залогом мира и развития Старого Света. В то же время обе эти области были тесно взаимосвязаны и переплетены, часто работая над улучшением и изменением друг друга.

Однако эта картина во многом привела к однобокому восприятию окружающего мира, когда все основные силы были повернуты на запад, оставив восточное направление слабо освещенным с точки зрения внешнеполитического взаимодействия. Такому положению дел поначалу способствовала определенная логика, заключавшаяся прежде всего в оформлении ФРГ как интегрального союзника западных держав и утверждении ее на этих позициях, но постепенно, в соответствии с фактическими изменениями внешней обстановки, стало совершенно ясно, что пресловутое срединное положение Германии, даже разделенной на две противоборствующие части, требует сложения комплекса региональных направлений на восточном крыле в пределах тех же границ европейского континента. В 60-70-е годы XX века зародился фундамент идей, которые впоследствии будут названы Ostpolitikи которые первоначально будут рассматриваться в тесной связи с вопросом об объединении Германии.

В данном исследовании особое внимание уделяется вектору восточной политики Германии, проводимой на современном этапе, который ограничен рамками пребывания А. Меркель на посту федерального канцлера, то есть периодом с 2005 года по настоящее время. Предметом исследования являются концептуальное содержание и идеальность Восточного внешнеполитического направления, определенные в категориях высокой значимости для современной политической элиты, а также их развитие за указанный период. Что касается временных рамок, то следует отметить, что они были выбраны исходя из положения о необходимости верифицируемого анализа на основе необходимого объема фактического материала, а также из-за возможности рассмотрения трансформации содержательного содержания этой политики через призму изменений, происходящих в условиях более или менее однородной политической элиты. ... Иными словами, смена коалиций была одним из факторов, повлиявших на определенные изменения в Восточной внешней политике, но результат деятельности предыдущего правительства всегда служил платформой для последующих преобразований, сохраняя тем самым концептуальную основу.

Актуальность исследования определяется степенью значимости отношений между Германией и странами, входящими в современное понимание вектора восточной политики Германии (Россия, страны Восточного партнерства ЕС), что проявляется в их взаимном влиянии друг на друга и определении характера и исхода процессов, происходящих в Европе, которые в конечном итоге могут повлиять на региональную систему отношений в целом. Кроме того, в данной работе рассматривается актуальность применения концептуальных принципов восточной политики к текущим событиям, а также рассматривается вопрос о согласованности и внутренней непротиворечивости анализируемого вектора внешней политики применительно к различиям между его составляющими.

Целью данной работы явилось определение и выявление основной сущности идеологического конструкта восточной политики Федеративной Республики Германия на современном этапе, который претерпевает развитие и модификацию под влиянием как внутренних, так и внешних факторов. Цель достигается путем постановки и решения промежуточных задач, суть которых можно свести к следующему::

. определение фундаментальных компонентов восточной политики с момента ее формирования как внешнеполитической концепции и выяснение актуальности применения ее идеологических компонентов применительно к современному видению ситуации . ;

. раскрытие пути реализации Концепции восточной политики в период существования нескольких коалиций под руководством А. Меркель подкреплено фактическим обоснованием идеологической составляющей . ;

. выявление внутренней однородности восточной политики как отдельного внешнеполитического направления с одновременной оценкой степени различия между отдельными региональными компонентами, формирующими эту концепцию . ;

. определение уровня развития Восточного вектора германской внешней политики в настоящее время как единого направления, так и совокупности каждого из его компонентов на примере российско-германских отношений и Восточного партнерства ЕС .

В ходе исследования был выбран методический инструментарий, наиболее точно соответствующий содержательному аспекту выполненной работы. Прежде всего, этот цикл включает анализ событий, ставших непосредственным содержанием курса правительства А. Меркель на реализацию концептуальных основ восточной политики. На основе изучения широкого круга соответствующей литературы и источников построена картина, способствующая формированию единого взгляда на идеи, преследуемые высшей немецкой политической элитой. Благодаря использованию метода синтеза и опоре на полученные фактические данные была проведена общая линия, отличающая современный взгляд на восточную политику Федеративной Республики Германия, где четко прослеживаются намерения и стремления, которые должны проистекать из ее реализации. Кроме того, с помощью метода исторических аналогий удалось отразить момент сущностного сохранения концепции восточной политики, несмотря на ее непрерывное и временное развитие, где идеи не были устранены и заменены за ненадобностью, а, напротив, фактически трансформированы и дополнены в новых условиях.

В то же время библиографической основой данной работы в целом является широкий круг источников и литературы как отечественного, так и зарубежного характера. В ходе написания первой главы, посвященной определению основных идей и компонентов восточной политики, акцент был сделан на изучении монографий таких авторов, как Б. Ротер, Дж. Клейтерс, А. Питтман, Ф. Фишер, Дж. Шульц. Данненберга вместе со ссылкой на труды самого В. Брандта в качестве источника. Вторая глава, в которой рассматриваются вопросы российско-германского сотрудничества на современном этапе, наряду со статьями Дж. Р. Р. Толкина и др. Йодер, т. Форсберг, Х. Адомайт, В. Патерсон, С. Мейстер, н. В. Павлов, В. Б. Белов основаны на доступе к официальным сайтам, отображающим состояние отношений между Берлином и Москвой, а также на предоставлении статистических данных, их описывающих. Рассмотрение вопроса о взаимоотношениях ЕС "Восточное партнерство" и концепции восточной политики в третьей главе, в сочетании с перегородки из стран, участвующих в данном проекте, основываясь на своих успехов на пути преобразований, требует, в свою очередь, исследует то, что освещение этого вопроса в каждом конкретном случае: в разделе Молдова, Украина и Грузия научной статьи Л. Delcour, П. Хавлик, В. К. Влаха, Азербайджан и Армения - е М. Вардазарян, Беларусь, Е. А. Коростелева. Кроме того, в настоящем документе в качестве источников упоминаются официальные сайты Министерства иностранных дел Германии, федерального канцлера Германии, федерального правительства Германии, а также определенная выборка средств массовой информации, предоставленная немецкой и международной прессой. Именно так достигается основная цель исследования и решаются задачи, поставленные в начале исследования.

Глава 1. Восточная политика как концепция внешней политики Германии

Идеологическая составляющая Восточного политического вектора внешней политики была прямым продуктом биполярной системы, где мир, в целом, делился на два непримиримых и противостоящих лагеря, а Германия входила в состав западной демократической системы. Эта ориентация была одной из основных причин перехода немецкой политической элиты на такой курс, суть которого можно свести к постепенному разрушению железного занавеса стран коммунистического блока и установлению определенного уровня связей между двумя полюсами мировой системы. Однако, будучи творением немецкой политической мысли, концепция Ostpolitik неизбежно несла в себе черты, характерные и представляющие особый интерес для Германии, несмотря на ее внутреннюю направленность на глобальную цель сближения государств блока.

Отец и оригинальный автор основных категорий, лежащих в основе концепции "восточной политики" федерального канцлера Вилли Брандта, занимавшего этот пост с 1969 по 1974 год, но феномен Ostpolitik сформировался задолго до вступления Брандта на эту должность, в период, когда он был правящим мэром Берлина (1957 - 1966). Находясь в эпицентре событий, вызванных одним из самых острых кризисов европейской региональной системы того времени, который грозил перерасти в открытое военное противостояние непримиримых идеологий и развернувшееся вокруг расколотого на части послевоенного Берлина, В. Брандт уже в тот момент определил для себя необходимость перехода от явного противостояния режимов к умеренному поначалу и рациональному сотрудничеству в интересах европейских держав и мира в целом.

Стоит отметить, что политика К. Канцлер Германии, занимавший пост федерального канцлера в 1949-1963 годах и представлявший блок ХДС/ХСС, изначально преследовал другие цели, направленные на то, чтобы сделать Германию ответственным и надежным партнером и союзником западных держав в вопросе противодействия коммунистическим режимам востока. Непосредственный контакт с ГДР и стремление представлять интересы всех немцев в отдельности от имени Бонна накладывали особый оттенок конфронтации и борьбы на сложившуюся ситуацию. С момента образования Федеративной Республики Германия в 1949 году трансатлантический вектор внешней политики занял не просто доминирующее, а доминирующее и доминирующее положение, которое сводилось к особой роли отношений с США и другими западными державами, где другие направления служили своеобразным дополнением к установлению демократических ценностей и ведущих институциональных структур. Так, в 1955 году Германия стала полноправным членом Организации Североатлантического договора, что стало возможным после подписания годом ранее Парижских соглашений, отменивших оккупационный режим Великобритании, Франции и США, а также участвовала в начавшемся в тот же период процессе европейской интеграции, став одной из сторон Парижского (1951) и Римского (1957) договоров. В отношении стран коммунистического мира был избран курс так называемой "силовой политики", что в полной мере проявилось в ходе переговоров, предшествовавших установлению дипломатических отношений между Германией и СССР, где германская сторона поставила вопрос о потенциальном сотрудничестве в торгово-экономической сфере в прямую зависимость от согласия советской партийной верхушки на скорейшее рассмотрение проблем объединения Германии.

В результате именно социал-демократам в лице В. Брандта и его многолетнего соратника по партии и политического помощника Э. бара удалось нивелировать определенную односторонность внешней политики Германии, придав ей восточный вектор, имевший немалый вес. В то же время необходимо понимать, что, как и особые трансатлантические отношения христианских демократов, Ostpolitik преследовала ясную конечную цель исправления несправедливости послевоенного миропорядка, а именно-упразднение состояния раскола единой германской нации и восстановление ее сплоченности. Острая реакция Советского Союза на Берлинский кризис 1961 года, вызвавшая впоследствии столь ненавистную для каждого жителя Западного Берлина стену, отделявшую его от внешнего мира, и состояние накаленных отношений на европейском континенте, грозившее привести к очередному военному конфликту, где Германия вновь окажется в самом центре разрухи и разрушения, говорили Брандту о необходимости отказа от конфронтационной линии в отношении стран советского блока, образованного в 1955 году Варшавским договором, и своевременности перехода к более гибкому курсу установления прямых отношений.

Однако рождение концепции восточной политики можно рассматривать и через призму преемственности и последовательности германской внешней политики как единого, неразрывно существующего целого с момента ее послевоенного основания. К. Аденауэр настаивал на утопичности этих идей, их неспособности привести к окончательному воссоединению Германии, если это не будет подкреплено значительным уровнем поддержки со стороны западных держав, чего можно добиться только путем создания образа новой, демократической Германии, способной стать надежным гарантом мира и безопасности на континенте. Постепенно, под влиянием, в том числе, внешних условий, в том числе пресловутой остроты кризисных отношений со странами коммунистического режима, СДПГ включила в свой базовый набор установок существование Федеративной Республики Германия на позициях неотъемлемой части западного мира, о чем публично заявил Г. Венер в 1960 году. Однако аналогичный процесс протекал в противоположном направлении, заставляя блок ХДС/ХСС полагать, что отношения, граничащие на уровне сотрудничества в определенных областях с коммунистическими государствами, неизбежны, поскольку ясность зависимости решения вопроса об объединении Германии не только от западных союзников, но и от участия СССР, представлявшего противоположный лагерь, стала очевидной и определенной, постулируя тем самым взаимное влияние двух идей, лежащих по разные стороны политического мышления.

Однако, независимо от точки зрения на начало реализации основных характеристик восточной политики, следует признать, что изменения, произошедшие в сфере внешнеполитических отношений Германии, были вызваны деятельностью В. Брандта, что существенно подчеркивается взглядами на эти преобразования как на своеобразный революционный процесс, несмотря на определенную преемственность курса. Будучи еще правящим бургомистром Берлина, В. Брандт сформулировал концепцию мирного наступления, или политику мирных перемен, в идейной своей основе противоположную силовой политике К. Брандта. Adenauer. С первых же лет пребывания на этом посту Брандт стал выступать за налаживание переговорного процесса и политических отношений со странами Восточного блока, при этом их характер и степень развития должны были ограничиваться только реальным положением дел того времени и интересами Германии. Логический расчет включал в себя убеждение, что такая интенсификация контактов может привести к началу трансформационных процессов по ту сторону, то есть в коммунистических государствах, и породил концепцию проникновения западного мира за железный занавес. Однако правящий мэр отметил, что такой шаг неизбежно сопряжен с определенной долей риска, поскольку одностороннее снятие ограничений и открытость миру невозможны при рациональном и реалистичном взгляде на международные отношения, а значит, сторона влияния, то есть западный мир, в свою очередь, также подвергнет себя возможности влияния и неизбежно столкнется с необходимостью его преодоления.

В целом обращение к стратегии вышеупомянутого "мирного наступления" было непосредственно обусловлено реакцией советской системы на внешнее вмешательство в дела и события коммунистического мира. Насильственное подавление восстаний в Берлине (1953) и Польше (1956), и в частности восстаний в Венгрии в 1956 году, навело Брандта на мысль об отказе от прямого ответа западных государств в виде финансовой или военной помощи оппозиции, так как потенциальное развитие событий в этом направлении могло поставить на карту мирное существование в Европе и привести к новому конфликту, решительности Советского Союза, что он окончательно подтвердил в ходе событий Пражской весны 1968 года и породил так называемую доктрину Брежнева, заключавшуюся в предоставлении СССР следить за соблюдением партийного курса в коммунистических государствах Центральной и Восточной Европы и, ввиду малейшего отклонения от генеральной линии, вмешиваться в их внутренние дела, в том числе и военными средствами, угрожало сохранить разделение Европы, если политика давления и ультиматумов в отношении восточного блока продолжится.

Исходя из значимости вышеприведенных положений, В. Брандт и Э. бар разработали политику "малых шагов", которая в общих чертах легла в основу концепции Ostpolitik. Его суть сводилась к концепции трансформации и теории конвергенции, которые последовательно запускались через механизмы установления экономических и торговых связей со странами Восточного блока, активизации культурных и гражданско-общественных связей, открывавших новый мир для замкнутого лагеря коммунистических государств. Пресловутая прослойка общества, по его мнению, состоящая из индивидов с высокой степенью образования и производственной квалификации, открыв возможность человеческих контактов и взаимодействий по обе стороны железного занавеса, смогла постепенно осознать свою необходимость в демократическом реформировании общественно-политического устройства, установлении основных свобод и общечеловеческих ценностей, ведущих ортодоксальные коммунистические режимы к неизбежным изменениям в сторону их либерализации.

В то же время важно отметить, что концепция демократизации стран советского блока не ограничивалась исключительным торжеством западных либеральных ценностей, где трансформированные общества, подвергаясь такому влиянию, должны были автоматически принять политическую структуру, аналогичную той, которая существовала на Западе. В. Брандт подчеркивал, что этот процесс не отрицает саму суть сохранения национальных особенностей и черт, а наоборот, позволяет им наиболее полно развиваться в условиях созданной свободы и многообразия; но эти культурные и национальные различия при этом не отрицают потенциала тесного взаимодействия и возможного объединения европейских государств на основе о тесных отношениях друг с другом.друг демократических структур.

Дополнительным фактором успеха и устойчивости реализации теории конвергенции должен был стать отказ от политики открытой поддержки вышеназванных оппозиционных сил, расшатывавших социальную обстановку в коммунистических странах, не только из-за опасности превращения поддержки таких действий в явную конфронтацию между государствами, но и потому, что такие действия вредили существованию самих антисоветских сил, поскольку иностранное участие в их функционировании могло рассматриваться правительствами стран Восточного блока как веский повод для начала кампании по их ликвидации и уничтожению. В этом случае вопрос о мирной трансформации режимов мог быть поставлен под сомнение на первых порах, а примат ортодоксального коммунизма мог только укрепиться, вынудив официальные правительства полностью свернуть с реформистского пути. Несмотря на заявление Э. бара, утверждавшего, что сам факт строительства Берлинской стены является признанием со стороны коммунистического мира своей слабости и страха перед собственной уязвимостью перед возможными изменениями, В. Брандт не считал целесообразным усиливать эту фобию искусственным вмешательством извне. По его замыслам, контакты непосредственно с представителями партийной номенклатуры, проводящими консультативную деятельность на основе противостояния радикальным позициям и взглядам, которые в основном поддерживались оппозиционными силами, могут позволить западному миру опереться на необходимость плавного развития коммунистической идеологии в сторону большей демократизации ("малых шагов"), реализация которой впоследствии поставит официальную власть перед лицом продолжения начатых преобразований, поскольку на этом этапе само общество, как уже говорилось ранее, будет ставить цели дальнейшего пути реформ.

Особое внимание было уделено развитию технологических и экономических связей в рамках теории конвергенции как полноценной составляющей восточной политики Германии в связи с тем, что сам В. Брандт был активным сторонником теории функционализма, разработанной английским исследователем Д. Митрани. Последний, в свою очередь, исходил из положений, заключавших, что установление определенных связей в конкретных сферах и направлениях (прежде всего, речь шла о научно-техническом и экономическом сотрудничестве как элементах пересечения интересов различных государств, где компромисс и согласие наиболее четко достижимы) способствует запуску интеграционного механизма, который, начиная с узкопрофильной области, постепенно распространяет свое влияние на весь комплекс межгосударственных отношений в целом. В конечном счете, исходя из этих взглядов, Брандт рассматривал такой результат функционального сотрудничества как потенциал политической интеграции. Стоит отметить, что эта логика полностью соответствовала процессу европейской интеграции, где экономическая сфера с самого начала занимала ведущее положение , а в период начала реализации Концепции Ostpolitikстали возникать одни из первых разговоров о возможности запуска валютного этапа интеграции. Это создало задел для расширения идеи европейской интеграции в масштабах единой Европы, не ограничиваясь членством в ней западноевропейских стран, составлявших ядро такой структуры.

Учитывая значение стран Восточной и Центральной Европы для реализации вышеуказанной идеи, эти государства всегда были в центре главной идеи восточной политики. Его весь срок полномочий федерального канцлера Вилли Брандта их действий свидетельствует тот факт, что восточную политику нельзя сводить только к разрядке отношений с Москвой, по сути, был центром политических решений в странах Восточного блока государств и дает ложное представление, что взаимодействие с одним из Советского Союза, может быть достаточно, чтобы инициировать всеобъемлющие реформы на всей территории. Вопреки этой точке зрения, Брандт понимал сложность и долговременный характер трансформационных процессов, которые должны были затронуть Советский Союз и его институты, и поэтому отдавал приоритет взаимодействию и контактам с правительствами тех коммунистических стран Восточной Европы, которые наиболее четко демонстрировали свою готовность начать необходимые преобразования. Первоначально это были Польша под руководством В. Гомулки, Чехословакия под руководством Г. гусака и Югославия (не входившая в Организацию Варшавского договора) под руководством И. Б. Тито. Примером масштаба и важности проводимых переговоров и налаживания двусторонних контактов является подписание в 1970 году Варшавского договора между Германией и Польшей, статьи которого содержали положения о предоставлении финансовых займов польскому правительству, набор торговых льгот и открытие каналов научно-технического сотрудничества, благодаря которым польское общество становилось все более зависимым от западногерманских поставок.

Отношения с Москвой, в логике концепции восточной политики, служили второй, по сути, не менее важной цели - установлению мира в Европе в долгосрочной перспективе и предотвращению тех катастроф и разрушений, которые принесли с собой две предыдущие мировые войны. Процесс запуска Ostpolitik непосредственно совпал с подготовкой конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе в 1973-1975 годах, и эти два направления деятельности были взаимодополняющими факторами, где одна идеологическая ориентация вытекала из другой. Установление личных контактов между В. Брандтом и Л. Брежневым, заключение Московского договора между Германией и СССР в 1970 году, в основе которого лежала одна из главных идей федерального канцлера того времени, а именно отказ от применения силы в отношениях между государствами, стали возможны только в результате проведения западногерманской политической элитой нового курса в отношении стран Восточного блока. Политика "Wanderung durch Annherungherung" ("перемены через сближение") непосредственно служила идее перевода взаимного существования и соперничества двух противоборствующих идеологий в мирное русло, что обеспечивало определенную степень безопасности в ядерный век.

В то же время уже зарождалась идея построения единой европейской системы безопасности, которая сочетала в себе совершенно разные варианты ее реализации и на которую обратил внимание Э. барр, сочетая ее с восточной политикой. Новизна и перспективность ее реализации проявились в формулировке трех различных концепций, где каждая из них базировалась на скорости планируемых преобразований. Самой скромной по ожиданиям была концепция а, в которой должен был обсуждаться только вопрос о сокращении количества развернутых на европейском континенте вооружений и их дальнейшем ограничении. Концепция Б уже включала в себя такой смелый шаг, как роспуск двух противоборствующих блоков и создание на их месте общеевропейского форума безопасности в качестве своеобразного символа единства. Концепция С, в свою очередь, базировалась на наименее выполнимых условиях, при которых США и СССР должны были быть выведены из структур европейской безопасности, а бразды правления должны были перейти в руки европейских государств. Стоит еще раз отметить, что подобные изменения в вопросах безопасности, пусть и ограниченные только идеологическим полем, стали возможны лишь в контексте курса восточной политики, который буквально сломал барьеры между Западом и Востоком.

Укрепление позиций восточной политики позволило фактически перейти к возникновению такого понятия , как Neue Ostpolitik, которое закрепило в себе основной набор характеристик, присущих предыдущему этапу, и окончательно разработало базу идей, на которые опирается в настоящее время германская политическая элита в своем взаимодействии с восточными соседями Евросоюза. В последние годы своего канцлерства В. Брандт все чаще стал говорить о том, что возвращение Германии к идее своей национальности уже невозможно в тех категориях, которые были выработаны ранее, тем самым открыто призывая задуматься о более глобальной унификационной структуре, включающей как можно больше европейских государств. В этот период окончательно укрепляется связь между восточной политикой и идеей европейской архитектуры как гаранта европейской безопасности, в том числе и со стороны самой Германии. В то же время обоим направлениям, по мнению В. Брандта, способствует существование такого феномена, как единое европейское сознание, которое не перестало жить внутри народов Восточной и Центральной Европы и явно начинает возрождаться через укрепление связей. Такая тесная связь двух концепций прочно закрепилась в одном из направлений германской внешней политики и была впоследствии принята христианскими демократами, которые сохранили основы и фундамент восточной политики, доведя ее до современного этапа.

Итак, современная Ostpolitik Остполитика базируется на определенном количестве положений и установок, разработанных в 60-70-е годы ХХ века В. Брандтом и его коллегой Э. Бахром. Крах биполярного порядка и изменение политических реалий на европейском континенте, в частности, не оказали существенного влияния на основные идеи, которые преследует германская политическая элита по отношению к странам Восточноевропейского региона. Несомненный путь, пройденный в истории прямая корреляция между концепции восточной политики и направлена на объединение Германии, который фактически завершился успешно в 1990 году, но эта категория выросла, как и предсказывал Вилли Брандт, в более широком понимании и восприятии Европы как политического союза, где в 2004 и 2007 годах полноправными членами присоединился ряд стран, в которых адресу и было направлено главное действие в соответствии с Остполитик, таким образом, своего рода передача эстафеты государств, расположенный к востоку от них. В результате сформировалась идея "Восточного партнерства ЕС", где Германия продолжает преследовать схожие интересы, которые можно свести к концепции трансформации политических структур мирным путем. Как и в свое время со странами Восточного блока, Берлин рассматривает новообразованные государства на постсоветском пространстве как самостоятельные политические образования, хотя и находящиеся в сфере влияния Москвы, но проявляющие активное стремление к диверсификации своих внешнеполитических связей.

В таких условиях, the "Wanderung durch важную роль продолжает играть тактика "Wanderung durch Ann herung"herung", где демократический переход к новым обществам , способным приблизиться к общему пониманию единого европейского дома, происходит через установление тесного экономического, культурного, научно-технического сотрудничества. Отношения с Москвой продолжают развиваться осторожно и постепенно, поскольку Российская Федерация рассматривается как субъект с более укоренившимися характеристиками и особенностями, переход к которому требует долгосрочной ориентации и поступательного движения. Однако параллельные консультации и взаимодействие с Кремлем в рамках европейской политики безопасности также оставляют в силе глубокую взаимосвязь между восточной политикой и политикой безопасности, в которой трудно определить, где начинается сфера действия одной и заканчивается сфера действия другой.

Таким образом, правительство во главе с А. Меркель, несмотря на то, что федеральный канцлер является членом блока ХДС/ХСС, а восточная политика родилась под непосредственным влиянием мировоззрения СДПГ, не отказывается от своей главной цели, которую можно свести к идее продолжения процесса "умиротворения" Европы, где у разных государств будет больше поводов и поводов для совместного взаимодействия, чем для конфронтации и противостояния. В то же время понятие конкуренции и соперничества полностью включено в эту схему, не противореча основным постулатам Ostpolitik. Иными словами, концепция восточной политики продолжает жить в новых реалиях, непоследовательно проявляясь в современном положении дел и приводя внешнюю политику Германии к иным результатам, что будет отражено в дальнейшем исследовании.

Глава 2. русское направление восточной политики Германии на современном этапе

Исторически российско-германские отношения имеют значительную степень последовательности и актуальности, независимо от их содержания, которое в разные периоды колебалось от одного крайнего полюса (сотрудничество) к другому (конфронтация). В этой системе фактор значимости территории, выражавшийся в различных формах российской государственности, для восприятия германской политической элитой своего места в системе международных отношений, прежде всего на европейском континенте, оставался неизбежным. Концепция Ostpolitik, как это уже было отражено ранее, также отводила России особое место в ее целеполагании, создавая при этом определенную иллюзию ее исключительной ориентации на Москву в ущерб более широкому представлению о сущности Восточного сотрудничества. В современных условиях вплоть до периода, ограниченного 2012 годом, эта идея продолжала преобладать в видении общего хода всей концепции в целом, порождая впоследствии некоторые недоразумения по поводу резкости изменений и даже своеобразного разрыва, имевшего место в начале этого десятилетия XXI века и обострившегося в результате событий его середины. Однако обзор основных направлений сотрудничества России и Германии в период трех канцлерств А. Меркель позволяет выявить ошибочность представления о том, что в 2012-2014 годах произошел кардинальный разворот немецкой политической элиты в вопросах отношений с Москвой, и категории концепции Ostpolitik к ним уже неприменимы.

1) коалиционные соглашения как основа российско-германских отношений

Все три правительства, где пост федерального канцлера принадлежал Ангеле Меркель, были коалициями, где в первый срок (2005-2009) вместе с ХДС/ХСС у власти находились социал-демократы (СДПГ), второй срок (2009-2013) ознаменовался сотрудничеством христианских демократов со свободными демократами (СВДП), а во время третьего срока, начавшегося в 2013 году и продолжающегося по сей день, была сформирована еще одна "большая коалиция" (ХДС/ХСС и СДПГ). Этот аспект оказал влияние на различные векторы германской внешней политики в целом, в том числе и на российско-германские отношения. Социал-демократы , как основатели концепции Ostpolitik, всегда рассматривались как сила, рассматривающая сотрудничество с Россией с точки зрения выноса за скобки наиболее спорных и противоречивых тем и в то же время фокусирующаяся на тех вопросах, где есть потенциальное соглашение между двумя сторонами. Свободные демократы, будучи представителями либеральной партии, защита фундаментальных демократических ценностей которой стоит на одном из первых мест, не могли не стать более критичной силой по отношению к Москве из-за важности для них вопросов развития гражданского общества.

Коалиционное соглашение от 18 ноября 2005 года "вместе за Германию-мужественно и гуманно "в разделе, посвященном отношениям с Российской Федерацией, явно несет в себе традиционный" социал-демократический дух", подчеркивая стратегическую важность контактов с Россией для европейской системы безопасности в целом (это подтверждается размещением вопроса о германо-российском сотрудничестве в главе, посвященной конкретно проблеме стабильности и сотрудничества на европейском континенте). При этом место Москвы в этом аспекте рассматривается через призму участия в решении не только региональных, но и глобальных угроз, включая, прежде всего, международный терроризм, необходимость борьбы с которым усиливается появлением чередующихся очагов деятельности террористических группировок в различных регионах Северного Кавказа. В целом картина выстраивания сотрудничества с российской стороной идеологически выстроена в условиях более активной интенсификации отношений с оглядкой на интересы и озабоченности других восточноевропейских стран, что выгодно для всей Европы.

Эта позитивная направленность риторики упомянутого выше коалиционного соглашения сменяется внесением определенной доли критики в документ от 10 ноября 2009 года "экономический рост, образование, единство" по отношению к состоянию гражданского общества в России и демократическому характеру существующего политического режима. Из формулировки относительно курса германской политической элиты на поддержку модернизации Российской Федерации, понимаемой, в том числе, как процесс сокращения практики нарушения фундаментальных прав человека, установления категорий верховенства права и подлинной демократии, следует, что нынешнее положение дел в этих вопросах не вполне соответствует представлениям западной либеральной идеи свободного общества и требует совершенствования. Эта новая идея идет рука об руку с заявлениями о необходимости продолжения сотрудничества с Москвой по вопросам безопасности при одновременном учете интересов других государств региона, но по сути выводит тему диалога между странами на более высокий уровень.

События во внутренней политике России, временно совпавшие со вторым сроком канцлера Ангелы Меркель, а также общая преемственность внешнеполитического курса, независимо от объекта ее влияния, привели к тому, что проблема сохранения вопроса демократических преобразований в российской политической системе на повестке дня вновь нашла отражение и даже, в некоторой степени, укрепилась в содержании коалиционного соглашения от 27 ноября 2013 года под названием "определение будущего Германии", несмотря на возвращение СДПГ на передний план на политической арене. В нем уже подчеркивается важность такого институционального образования, как Петербургский диалог, который был создан еще в 2001 году и ставит в качестве одной из своих главных целей запуск и функционирование взаимодействия между немецким и российским гражданскими обществами, а также указывается на необходимость контактов с так называемым "средним классом" и организации новых площадок для общения с ним. Нет сомнения, что правительственная линия сотрудничества по вопросам европейской безопасности дополняется более четким заявлением о том, что стабильность на европейском континенте возможна только при участии России, а не без нее, но наряду с этим выдвигается положение о необходимости выстраивания единого европейского вектора отношений с Москвой, не сводя последнюю к прерогативе Берлина.

Согласно концепции Ostpolitik , восприятие социал-демократами формулировки коалиционного соглашения во второй срок пребывания Меркель на посту канцлера не является отходом от идеи более конструктивного диалога с Российской Федерацией. Положения, которые они и христианские демократы определили еще в 2005 году, должны были во многом служить признаком и показательным признаком того, что идея активного сотрудничества с приходом нового федерального канцлера не теряет своей актуальности и актуальности, а скорее является долгосрочной тенденцией. В этот период внимание по-прежнему сосредоточено на экономической составляющей и категории безопасности в двусторонних отношениях России и Германии, но сама идея восточной политики всегда рассматривает их как инструментальное приложение к главной цели сближения двух обществ. Начало активных контактов по вопросам демократии и либеральной модернизации в период 2009-2013 годов, подкрепленное ситуацией в российской политической системе, связанной с возвращением Владимира Путина на пост президента в 2012 году, выводит категорию гражданского общества на одно из первых мест. Учитывая многоформатный характер концепции восточной политики и внутреннюю взаимосвязь ее составляющих, повышение роли демократического фактора в целом в содержании коалиционного соглашения 2013 года выглядит логически последовательным и последовательным.

2) политический диалог между Россией и Германией: акцент на безопасность и демократические преобразования

Однако сама тема усиления тенденции либеральных преобразований в России не была полностью исключена из поля обсуждения в течение первого срока канцлерства А. Меркель. Так, во время своего первого официального визита в Москву в январе 2006 года, наряду с заявлениями о желании Германии поддерживать конструктивный, прямой и открытый диалог с Российской Федерацией, Меркель не преминула обратить внимание на собственное желание встретиться с оппозиционными силами, которые, по ее мнению, были проявлениями развития феномена гражданского общества в российской политической системе. Несомненно, эта формулировка не подчеркивала необходимость поддержки этих сил предпочтительным образом, но в то же время указывала на то, что прецедент был создан и отношения с Россией больше не будут сосредоточены исключительно на экономических и энергетических вопросах.

С учетом вышеизложенной тенденции основным направлением сотрудничества в политической сфере, в котором были приложены максимальные усилия германской политической элиты, стала тема построения общеевропейской системы безопасности. При этом, как уже говорилось ранее, важную роль в этой сфере совместной деятельности сыграла составляющая Европейского союза, где Германия выступала не от своего имени, а скорее как представитель Ассоциации, имеющей наиболее развитый уровень развития двусторонних отношений с Россией. На существование этой линии указывали многочисленные консультации в течение 2006 года (около 6), предметом которых была задача определения общего курса контактов с Москвой. Потенциальному успеху немецкой политической элиты в этом вопросе способствовал тот факт, что в начале 2007 года приближалось председательство Германии в ЕС. Однако, следует отметить изначально, что смягчение политической напряженности и укрепление доверия на европейском континенте, которая характерна для концепции восточной политики, не выходит за рамки общих консультаций с российской стороной и определения в значительной степени предпосылки для сотрудничества в этой сфере, при этом оставляя амбициозные планы-бар, выполненный в период заката биполярной системы, потенциально долгосрочные идеи, которые открыто заявляют, что это невозможно.

Вопрос о продлении действия соглашения о партнерстве между Российской Федерацией и Европейским союзом 1997 года, срок действия которого истек в ноябре 2007 года, стал печально известной узкоспециализированной темой консультаций. Следуя логике расширения и углубления поля сотрудничества, сближавшего страны, в новую редакцию документа изначально предполагалось включить такие вопросы, как постепенное формирование единого пространства в сфере экономики, свободы и правовой деятельности, модернизация сферы совместной внешней безопасности, а также научное сотрудничество, в том числе в различных областях исследований. Правда, самым важным пунктом этого соглашения должны были стать двусторонние гарантии надежности энергетического сотрудничества, но вопросы безопасности, в свою очередь, занимали в нем не последнее место. Именно в ходе консультационной работы над этим документом была четко определена неоднозначная позиция некоторых государств-членов ЕС, особенно тех, которые вступили в Ассоциацию в результате "пятой волны экспансии на Восток", о целесообразности такого всестороннего углубления отношений между ЕС и Россией. Требования Польши предоставить обязательные гарантии стабильности поставок энергоносителей и скептический взгляд на расширение сотрудничества в сфере безопасности с Москвой вынудили германскую сторону отказаться от реализации быстрых шагов в этой сфере деятельности.

Концепция восточной политики в данном случае оказалась апологетом и защитником идеи учета интересов восточноевропейских стран в отношениях с Российской Федерацией, ставя под сомнение, в малой степени, приоритет интенсификации связей исключительно с Москвой как главной политической силой на востоке. Кроме того, на результат несколько повлияла риторика выступления Владимира Путина на Мюнхенской конференции по безопасности в 2007 году, где российский президент открыто выразил озабоченность России планами размещения американских радаров и систем противоракетной обороны в Восточной Европе. Дискуссия по этому вопросу уже началась не только внутри Евросоюза, но и внутри политической элиты, в очередной раз вскрывая "пророссийские" позиции социал-демократов и сомнения со стороны членов ХДС. Упоминание в речи Владимира Путина идеи создания единого пространства безопасности от Лиссабона до Владивостока выглядело как явное предложение российской стороны альтернативы системе Североатлантического альянса, что, несомненно, противоречило видению этой сферы немецкой политической элитой.

Вопрос о возобновлении действия соглашения 2007 года между Российской Федерацией и Европейским Союзом в таких условиях был отложен до саммита Россия - ЕС, намеченного на май в Самаре. Однако, как и в начале первого срока Меркель на посту канцлера, здесь проявился фактор демократической риторики в отношении Кремля. Учитывая расхождение между Берлином и Москвой в ходе предыдущего раунда переговоров, откровенно противоречивые взгляды элит двух стран на общую концепцию безопасности на европейском континенте, составляющая демократических реформ Ostpolitik приобрела новый импульс, особенно в преддверии саммита произошел ряд громких политических убийств журналистов в России, выступивших поводом для критики правового государства в России. Несмотря на то,что социал-демократы в настоящий момент не поддержали вынесение на обсуждение этой спорной темы, определенного охлаждения в двусторонних отношениях избежать не удалось, и саммит в Самаре провалился.

Мысль о том, что Российская Федерация в силу своего прошлого и определенных тенденций исторического становления собственной политической системы рассматривалась в концепции восточной политики как отдаленная цель, указывала на то, что нет необходимости форсировать события, идя на уступки в двусторонних отношениях. Угроза взаимного влияния, определяемая как негативный эффект Ostpolitik B. Она требовала сбалансированного и постепенного сближения, при котором трансформация общества как объекта влияния возможна только через "политику малых шагов". Более сдержанное и сопротивляющееся отношение христианских демократов к проблеме русско-германских отношений, которое в некоторых аспектах отдавало силовой политикой Карла Аденауэра, дополняло оптимистическое видение социал-демократов относительно степени готовности России к необходимым преобразованиям и, следовательно, определенным образом видоизменяло восточную политику. Это стало похоже на процесс приведения к общему знаменателю если не крайне противоположных точек зрения, то идей, которые по-разному рассматривали уровень правильного сотрудничества. В этих условиях эффекта разрядки в ходе консультаций В. Брандта и Л. Брежнева добиться было трудно: требовалось хотя бы одно существенное изменение одной из систем координат.

Таким изменением стали президентские выборы в России в марте 2008 года, в результате которых Дмитрий Медведев занял высший пост в стране. В отличие от своего предшественника, он воспринимался германской политической элитой как некий Горбачев, готовый и способный запустить модернизационные процессы в российской политической системе, а значит, в активной фазе концепция восточной политики стала актуальной и актуальной. Сразу после инаугурации Дмитрия Медведева министр иностранных дел Германии Франк-Вальтер Штайнмайер на встрече в Екатеринбурге официально вернулся к риторике несостоявшегося соглашения между ЕС и Россией, видя необходимость расширения сотрудничества с Москвой в энергетической, экологической, правовой, образовательной, гражданской сферах и сфере безопасности. Однако кризис европейской системы безопасности, во многом связанный с Российской Федерацией, стал еще одним камнем преткновения, омрачившим ожидания германской политической элиты от перемен в Кремле.

Разразившийся в августе 2008 года грузино-осетинский конфликт с участием российской стороны обрушил на Российскую Федерацию Новый град критики со стороны государств-членов Евросоюза, где в новых внешних условиях Германия также была вынуждена занять позицию осуждения в отношении Москвы. Идея Берлина относительно развития единого вектора отношений России и Европы не утратила своей актуальности в умах немецких политиков и, как следствие, не позволила Германии выделиться на общем фоне гневных голосов в адрес Кремля. Через несколько месяцев стало ясно, что эти события не являются критическим поворотным моментом, а скорее рассматриваются как отдельное отклонение РФ от собственной устойчивой линии поведения на международной арене, но в первые недели конфликта предпочтения внутри германской политической элиты относительно необходимости принятия более жесткого курса отношений с Москвой неуклонно росли, что еще больше разобщило на встрече Ангелы Меркель и Дмитрия Медведева в Сочи в августе федеральный канцлер Германии не преминул в очередной раз поднять болезненную тему слабого развития гражданского общества в России и различных нарушений демократических прав, не отказываясь при этом от концепции партнерство, ставшее не стратегическим, а модернизационным.

Относительно быстрое угасание горячей фазы конфликта и переход сторон к постепенной деэскалации не оказали глобального влияния на составляющие восточной политики, но смысловое наполнение формы партнерства, своевременной для этих событий, отражало тот факт, что со стороны германской политической элиты существовали определенные ожидания. Вовлечение России в кризисную ситуацию на европейском континенте и надежда на перемены с приходом нового политического деятеля на высший пост в стране указывали на необходимость наличия фактора "модернизации" сотрудничества, на основе которого в дальнейшем может быть выстроен успех стратегического сотрудничества. Именно в этот период германо-российские отношения все больше ориентируются на демократические преобразования, при этом явно не проявляясь в усилении "риторики гражданского общества", поскольку сами ожидания постулировали их вероятность и неизбежность. В этих условиях происходит возврат к докризисным консультативным форматам, своеобразная нормализация отношений.

Так, уже в феврале 2009 года на Мюнхенском саммите по безопасности Ангела Меркель, достаточно критически относившаяся к Москве прошлым летом, заявила о необходимости восстановления прерванных контактов в рамках Совета Россия-НАТО с целью возрождения конструктивного характера диалога между Российской Федерацией и западными структурами. В августе того же года федеральный канцлер Германии встречается в Сочи с Дмитрием Медведевым для обсуждения вопросов сотрудничества двух стран в условиях нарастающего мирового финансового кризиса и связанных с этим вопросов экономического сотрудничества. А своеобразной квинтэссенцией политической фазы модернизационного партнерства является тот факт, что в мае 2010 года в Ростове-на-Дону состоялся саммит Россия-ЕС, в ходе которого наконец удалось достичь компромисса по продлению действия соглашения 1997 года в виде подписания нового документа, дополненного своеобразным модернизационным пактом. В этот период оживляются дискуссии о создании евроатлантического сообщества безопасности, важности активизации отношений между Российской Федерацией и ЕС в области информационного обмена, совместных действиях, направленных на противодействие возникающим новым угрозам существующему миропорядку.

Эта тенденция преобладала на протяжении всего периода окончания президентского срока Дмитрия Медведева: в июне того же 2010 года во дворце Мезеберг состоялась двусторонняя встреча глав России и Германии, по итогам которой было принято решение о создании Европейского сообщества безопасности, созданного во многом по аналогии с уже существовавшим в то время комитетом ЕС по политике и безопасности, а в рамках, кроме того, в целях смягчения последствий грузино-осетинского конфликта Российской Федерации необходимо было выступить в качестве активного сторонника урегулирования кризисных явлений в Европе, чему явно способствовала договоренность о продолжении диалога по урегулированию приднестровский кризис в формате консультативной группы "5+2". В конце того же года, в октябре, в Довиле состоялся трехсторонний саммит с участием федерального канцлера Германии и президентов России и Франции, где стороны выразили безоговорочную поддержку идее формирования евроатлантического и Евразийского пространств безопасности на общей институциональной основе.

Интенсификация отношений с администрацией Медведева явилась определенным показателем возможности плодотворных двусторонних консультаций между Германией и Россией в соответствии с концепцией восточной политики в контексте снижения роста кризисных угроз безопасности, а также прихода к власти в Кремле элиты, которая рассматривается в Берлине как модернизационно ориентированное демократическое образование. В этой связи показательно количество личных встреч между высшими политическими деятелями как Германии, так и России, организованных в этот период. Надежда на постепенную либерализацию политической элиты в России переносилась на тенденции роста силы гражданского общества в целом, что в конечном итоге давало представление об эффективности составляющихWanderung Wanderung политики Wanderung durch Annherung.херунг столь преждевременная позиция Берлина во многом стала причиной разочарования, последовавшего за возвращением Владимира Путина на пост президента России в 2012 году. запланированный период своеобразной" перестройки " и демократизации даже в потенциальном будущем оказался невозможным, с точки зрения германской политической элиты. В отличие от своего оригинала, Остполитика на современном этапе не смогла достичь своей логической кульминации, которая в свое время выразилась в процессах разрядки и разоружения, а фактически была остановлена в активной фазе с самого начала.

Именно после президентских выборов в России в 2012 году стала очевидна целостность подхода, заложенного в концепции восточной политики, где все составляющие не рассматривались отдельно, а были одновременно и одновременно направлены на завершение модернизационных процессов. Вектор на демократические перемены в условиях, которые Берлин видит прямо противоположными их осуществлению, вышел в форме открытой критики Москвы, которая с каждым днем только набирала силу. Учитывая это, нельзя сказать, что политика в отношении России претерпела кардинальные изменения, которые отличали ее от предыдущего периода; напротив, она была результатом несбывшихся ожиданий, которые ранее возлагались на Кремль. Первые признаки разочарования с немецкой стороны появились летом 2012 года, когда федеральный президент Германии й. ГАУК отменил свою запланированную поездку в Москву, где он должен был участвовать вместе с российским президентом в церемонии открытия "Года Германии в России". в ходе своей ноябрьской встречи с Владимиром Путиным Меркель подняла вопрос о существовании правового государства в Российской Федерации как феномена, отметив чрезмерную силу, применяемую правоохранительными органами для разгона митингов на Болотной площади, а также определенную долю предвзятости в судебном разбирательстве по поводу вышеуказанных событий.

Ситуация обострилась после того, как в ноябре 2012 года Бундестаг принял резолюцию, довольно критичную по отношению к нынешнему положению дел в России, обвинив правительство последней в ужесточении контроля над своими гражданами, а также в преследовании несогласных с политикой Кремля. Однако в этой ситуации показателен шаг, предпринятый МИДом Германии, который активно вмешался в подготовку окончательного варианта документа и убрал из него ряд наиболее критичных пассажей в адрес Москвы, заменив их указанием на особое положение, которое занимает Россия в сфере европейской безопасности. Однако нет никаких сомнений в том, что демарш в целом был расценен российской стороной как недружественный и привел к тому, что Москва отказалась вести дела с тогдашним координатором германо-российских отношений А. В целом эта ситуация вызвала определенную степень раздражения с обеих сторон и глубоко повлияла на состояние двусторонних отношений.

Усиление демократической риторики и представление Германии как партнера, ожидающего перемен от своего контрагента, также можно наглядно проиллюстрировать темами, которые были включены в название конференций, проходивших в рамках "Петербургского диалога"в этот период. Например, в 2011 году основной замысел дискуссии "граждане, общество и государство-партнеры в деле модернизации", который в следующем году был заменен на более нейтральный "Россия и Германия: информационное общество перед вызовами ХХя на века", но в 2013 году был превращен в говорящую саму за себя "социальные и политические права как залог свободного общества". В этих условиях политическая сфера сотрудничества фактически стала жертвой этой риторики, сведя практически на нет весь процесс активизации контактов между двумя сторонами.

В чем-то такая модель поведения, выбранная германской политической элитой , может показаться на первый взгляд противоречащей основным идеям концепции Ostpolitik, в ходе реализации которой тот же В. Брандт пошел на создание устойчивых связей с СССР во времена Л. Брежнева, несмотря на упорную критику коммунистических режимов со стороны западных государств. Однако не следует забывать, что изначально восточная политика была продуктом времени очередного нарастания напряженности между двумя противоборствующими лагерями и являлась по существу одним из средств нормализации отношений между государствами Европы. Кроме того, его реализация была связана с последующими успехами процессов либерализации режима в СССР, тогда как в настоящее время развитие политических отношений с Россией в этих условиях рассматривалось Берлином как равномерное движение самой Москвы в сторону Германии, а не как неизменная некогда прочерченная магистраль, которая должна воспроизводить себя. Кроме того, ситуация ухудшилась в ходе последующих событий, которые Ostpolitik вывела фактор европейской безопасности и стабильности из общего набора составляющих Ostpolitik и в определенной степени свела на нет результаты политики пресловутых времен В. Брандта.

Украинский кризис как угроза стабильности Европы и явление, откровенно противоречащее постбиполярному взгляду на недопустимость конфликтов в Старом свете, не мог не затронуть основы двусторонних отношений Москвы и Берлина-основы отношений, но не самой восточной политики. Несомненно, с началом активной фазы кризиса, в которую оказалась вовлечена Россия, понятие "модернизационное партнерство" само собой вышло из употребления и стало неуместным и несвоевременным. Немецкая политическая элита была особенно шокирована не началом противостояния Запада и РФ по поводу сферы влияния на украинскую территорию, а последствиями включения Крыма, суверенной части другого государства, в состав России в марте 2014 года, а также решением Совета Федерации РФ о возможности использования Вооруженных Сил РФ на Украине президентом РФ. Эти события рассматривались не как разовое отклонение, как это было в прошлом во время грузино-осетинского конфликта, а как грубое нарушение международных норм, которое не может остаться незамеченным.

При этом сама А. Меркель с самого начала конфликта видела роль Германии как посредника в процессе разрешения противоречий: например, весной 2014 года в ходе телефонных переговоров с В. В. Путиным было принято решение об организации специальной мониторинговой миссии ОБСЕ на Украине в качестве сдерживающего фактора для конфликтующих сторон. Кроме того, летом на первом раунде минских консультаций федеральный канцлер Германии предпринял попытку ограничить влияние одной из причин разворачивающегося кризиса, а именно договориться с Россией об экономической составляющей Соглашения об ассоциации Украины с ЕС в обмен на обещание не рассматривать эту страну в качестве потенциального члена НАТО. Несмотря на критический тон встречи "нормандской четверки" в Милане в октябре, а затем на полях of the Gсаммита G20 в Брисбене в ноябре, Меркель продолжала подчеркивать необходимость дипломатического решения кризиса, не прибегая к военным мерам. Эта риторика в очередной раз была подтверждена чрезвычайно активным участием Германии в процессе перезапуска Минских соглашений в феврале 2015 года.

Шоковая и особенно острая фаза критики Москвы в первые месяцы со временем сменилась возвратом к многолетней тенденции отводить России важное место в рамках Концепции сотрудничества в Европе. Речь Меркель на Мюнхенской конференции по безопасности в феврале 2015 года, хотя и содержала обвинения в адрес Российской Федерации в нарушении международного права и различных соглашений, все же была сосредоточена на необходимости вовлечения всех заинтересованных сил в процесс активного урегулирования украинского кризиса мирным путем. Иными словами, ситуация в сфере стабильности и безопасности на европейском континенте достигла уровня напряженности, характерного для эпохи, когда концепция Ostpolitik только зарождалась, а международные отношения в этом регионе нуждались в процессе разрядки, аналогичном тому, который имел место во времена В. Брандта. Основы восточной политики в виде долгосрочного сотрудничества с Москвой, несомненно, не были пересмотрены, поскольку силовая политика могла привести лишь к дальнейшей эскалации конфликта и конфронтации.

Политическая сфера Ostpolitik руководствовалась и продолжает руководствоваться тактикой "Wanderung durch Annherungherung", где демократический фактор трансформации начинает играть особую роль. Пресловутые изменения в форме формирования среднего класса гражданского общества, состоящего из высокоинтеллектуальных людей, осознающих необходимость либеральных преобразований в сторону большей открытости и свободы, постулируют акцент на трансформации российской политической системы в сторону сближения с европейскими аналогами. Общий кризисный тон этой тенденции, дополненный тем, что конфликт на Украине остается нерешенным, свидетельствует о том, что, хотя постулаты восточной политики, очевидно, все еще живы в политической сфере, контакты в настоящее время возможны только в области разрешения ситуации незащищенности в европейской системе безопасности. Это видение подкрепляется, например, тем, что в октябре 2015 года состоялась российско-германская конференция "Потсдамские встречи", в ходе которой министры иностранных дел как Российской Федерации, так и Германии Сергей Лавров и Франк-Вальтер Штайнмайер заявили о своевременности активизации идеи процесса "Хельсинки-2", аналогичного тому, который имел место в 1973-1975 годах. В целом политические консультации являются наиболее уязвимой точкой в отношениях России и Германии, резко реагирующей на малейшие изменения внешней среды и придерживающейся политики "малых шагов", которая тесно связана с концепцией Ostpolitik в целом.

3) экономические связи между Россией и Германией как эквивалентный элемент восточной политики

Двусторонние отношения между Берлином и Москвой, развивающиеся в сфере экономических контактов друг с другом, изначально неизменно рассматривались многими как фундамент и основа сотрудничества двух стран, которое в конечном итоге не доведет состояние общих дел до кризисного уровня. Концепция восточной политики в определенной степени согласовывалась по этому вопросу, обращая внимание на роль экономических связей между государствами в процессе их взаимного сближения друг с другом и формирования общего торгового пространства. Эта логика подкреплялась и тем, что порядок изменений осуществлялся в рамках концепции европейской интеграции, которая изначально была ориентирована на экономическую сферу деятельности. В таких условиях часто было принято отделять экономические отношения между Россией и Германией от политической сферы, рассматривая первые в некоторой изоляции от событий, являющихся частью политических консультаций и взаимодействий. Как уже упоминалось ранее, большая часть контактов на высшем уровне касалась в основном вопросов безопасности и выстраивания политического диалога между сторонами, в то время как экономические отношения в основном касались бизнеса конкретных компаний и фирм, а также заключения определенных контрактов и соглашений.

Российская Федерация в целом, представляя собой активно развивающийся рынок в середине XX-I века, естественно, привлекала интерес немецких инвесторов своим ростом, что сулило немецким предприятиям достаточную прибыль. Например, в 2006 году экономический рост достиг уровня 6%, а в следующем 2007 году этот показатель вырос до 8%. Общее состояние развития и стабильности экономических отношений, которое постоянно поддерживалось после распада СССР и образования Российской Федерации, а также активное участие германского капитала в проектах на территории России способствовали политике продолжения взаимовыгодного сотрудничества с использованием существующих институтов. Таким образом, объем роста товарооборота между двумя странами за тот же период (с 2005 по 2007 год) с 99 млрд долл. до 200 млрд долл. является показательным, что наглядно свидетельствует о большом значении Германии для российской экономики и наоборот в целом. К тому времени Германия уже занимала первое место по количеству экспортируемых товаров (13%), среди которых преобладала продукция механизированной сборки, отличавшаяся технологическими новшествами и уникальной сборкой.

Однако в общей системе экономических отношений с самого начала существовало противоречие между статьями, определяющими российский и немецкий экспорт. Таким образом, российский экспорт в Германию явно включает в себя статьи, связанные с добычей нефти и газа, а также минерального топлива в целом (82,3% в 2014 году), в то время как другие товары составляют крайне малую долю от общего объема. В структуре немецкого экспорта в Россию, однако, преобладают товары высокой степени переработки, а значит, и имеют высокий уровень добавленной стоимости: по тем же показателям в 2014 году на долю продукции машиностроения (оборудование и различные механические устройства) приходится 27%, далее следуют автомобили и автокомпоненты с 16,1%, далее - фармацевтическая продукция (8,2%) и электротехника (машины и оборудование) (7,2%).

В рамках концепции Ostpolitik такой неравномерный поток товаров между двумя сторонами является , напротив, положительным моментом, поскольку он непосредственно соответствует задачам германской внешней политики по преобразованию общества страны, с которой осуществляется сотрудничество. Немецкие производители высокомеханизированной продукции постепенно стремятся локализовать производство с развитием рынка с целью снижения собственных издержек, связанных с реализацией продукции труда, а также получения определенных выгод, связанных со стоимостью ряда факторов производства. В ходе этого процесса переноса части производственных линий на территорию другого государства внедряются методы труда и производственная культура, присущие немецкой системе организации промышленного производства товаров, и одновременно происходит определенное сближение различных обществ друг с другом, порождающее сходные идеи и представления относительно социальной организации. Эта логика является причиной того, что в течение первых двух сроков канцлерства А. Меркель именно экономическая сфера рассматривалась как наиболее бесконфликтная область сотрудничества, которая может принести плоды внутренних изменений.

Эта тенденция особенно ярко проявилась в период президентства Д. Путина в Российской Федерации. Медведева, когда крупные немецкие промышленные компании начали активно создавать локальные производственные площадки на территории России, а также заключать контракты и соглашения, важные для российского рынка. В то же время можно выделить две отрасли, которые задают общий тон реализации такой линии: автомобилестроение и электротехника. Например, Siemens в 2010 году Siemens в Воронежской области начал реализацию проекта по строительству нового завода по производству силовых трансформаторов, дополненного подписанием ряда контрактов с госкорпорациями "Ростехнологии" и "Русгидро" относительно реализации промышленной продукции в области возобновляемых источников энергии. Еще одной крупной сделкой немецкой компании стало соглашение в 2011 году с РЖД о производстве 1,2 тыс. вагонов для электропоезда "Ласточка" с возможностью полной локализации сборочной линии в РФ к 2018 году. В автомобильной промышленности показателен пример такой компании, как Volkswagen, которая в 2010 году начала расширять собственное производство в Калужской области, а также выводить новые продуктовые линейки на российский рынок. Кроме того, в 2011 году немецкая компания совместно с российской группой ГАЗ приняла решение организовать производство ряда моделей автомобилей, используя возможности двустороннего сотрудничества в этом вопросе.

Общий рост капитальных вложений в российскую экономику фактически произошел, несмотря на негативные последствия разразившегося в 2008 году мирового финансового кризиса для состояния статистических показателей. Во многом это было обусловлено тем же уровнем рентабельности развернутых в России крупных производств, который обеспечивался за счет стабильных капитальных вложений предыдущих лет. В 2011 году товарооборот между Германией и Россией продолжал достигать высокого уровня в 75 миллиардов долларов, и Германия заняла второе место после Китая по значимости торговых партнеров для Российской Федерации. Такое развитие экономических связей между двумя странами поддерживалось германской политической элитой в рамках концепции Handelstaat ("торговое государство"), где влияние Германии в современных международных условиях рассматривалось именно через призму установления надежных экономических контактов, основанных на взаимных интересах сторон. Это мировоззрение исключало крупномасштабное применение военной силы или любое другое проявление политики принуждения и в новых условиях служило проекцией германской экономической мощи на европейскую арену политических отношений. Здесь следует отметить, что та же логика лежала в основе концепции "модернизационного партнерства", где политика "Wanderung durch Annherungherung" трансформировалась в "Wanderung durch Handel"("перемены через торговлю"), сохраняя при этом фундаментальную цель сближения двух пространств в пользу европейского курса.

Однако позитивный эффект в рамках концепции Ostpolitik структурного различия экспортной составляющей экономических отношений Германии и России в конечном итоге оказал противоречивое влияние на их общее развитие. На фоне медленного восстановления мировой экономики от последствий финансового кризиса, затронувшего состояние различных государств, в том числе и Германии, спрос на энергоресурсы оставался примерно на одном уровне в годовом разрезе, что неизбежно сказывалось на ситуации торговых отношений России и Германии. Замедление роста российской экономики само по себе также тормозило интенсификацию двусторонних связей, снижая темпы развития. Однако главный и неожиданный удар последовал дальше, поставив под сомнение пресловутую независимость экономической политики Берлина по отношению к Москве от всех других сфер деятельности.

Украинский кризис, в основе которого также лежало экономическое противостояние за сферы влияния, выведенное на поверхность крайней болезненностью процесса принятия Соглашения об ассоциации между Украиной и ЕС, стал в некотором роде поворотным моментом в восприятии германо-российских отношений. Решение Европейского совета от 6 марта 2014 года о реализации трехэтапного курса санкций против России и активная поддержка этой линии со стороны Германии создавали впечатление начала нового этапа поведения Берлина по отношению к Москве. Однако здесь следует вновь обратиться к основам концепции восточной политики, которая ни в коем случае не исключает наличия кризисных и деструктивных явлений во взаимодействиях субъекта и объекта. Таким образом, в период, когда Ostpolitik формировалась как единая политическая линия, Германия входила в Координационный комитет экспортного контроля, а потому также подчинялась правилам торговли высокотехнологичными товарами со странами социалистического лагеря, в том числе и с СССР, куда эти виды продукции были запрещены к поставке. Иными словами, сама модель сближения не противоречила и не противоречит существованию определенных принудительных мер, когда одна из сторон, с точки зрения другой стороны, находится в маргинальном положении по отношению к тому, что видится наиболее правильным и корректным. В этой связи характерна ситуация, сложившаяся в результате фактического роспуска первого раунда минских соглашений, когда А. Меркель упорно обвиняла в его развале так называемых сепаратистов на юго-востоке Украины, которых активно поддерживала Россия, но при этом избегала поднимать тему дальнейшего усиления санкционного режима.

Что касается немецкого делового сообщества, то оно изначально заняло позицию несогласия с санкционным ответом Москвы в связи с украинским кризисом. Так, на встрече в марте 2014 года главы Siemens с В. В. Путиным занимавший этот пост й. Кейзер заявил о своей приверженности выбранной ранее компанией линии, направленной на диалог, а не конфронтацию, подтвердив полную силу всех существовавших на тот момент договоренностей. Однако позже, когда стало ясно, что этот кризис принимает долгосрочный характер, немецкая бизнес-элита в лице главы Федерации немецкой промышленности М. Кербера согласилась с общей санкционной логикой, даже принимая во внимание грядущие убытки и убытки для компаний. Риторика вновь была представлена в сдержанной манере, где само существование санкций рассматривалось исключительно как временная мера, от которой следовало как можно скорее отказаться.

В целом необходимо понимать эквивалентность всех составляющих Ostpolitik по отношению друг к другу, в том числе и экономического формата взаимодействия. Наличие внешней угрозы в виде кризиса системы безопасности и стабильности в Европе, затрагивающего объект восточной политики, накладывает свои ограничения на степень сотрудничества, к которому потенциально готов Берлин. Вся логика развития докризисных экономических контактов говорит о том , что они являются важной полноправной частью тактики "Wanderung durch Annherungherung", играющей роль материальной составляющей теории социальных преобразований. В долгосрочной перспективе на эту сферу будут влиять только внешние факторы, как географические, так и содержательные, оставляя неизменной саму идею построения тесных экономических связей с таким восточным соседом, как Россия, но определяя характер их интенсивности по-разному. Идея экономической политики как самостоятельной структуры в глобализирующемся мире должна уйти в прошлое, тем более что конкретно в рамках концепции восточной политики экономическая сфера является лишь одним из элементов кооперации, не обладающим значительным объемом собственной самодостаточности.

4) особая роль энергетики в двусторонних отношениях между Германией и Российской Федерацией с точки зрения концепции восточной политики

Энергетический сектор по существу является частью экономических контактов между Германией и Российской Федерацией, но в силу определенных обстоятельств он выделяется из общей экономической стратегии отношений двух государств. Эти факторы в основном можно объяснить высокой ролью России в обеспечении стабильности поставок энергоносителей в Европу и Германию в частности (доля российской нефти в немецком импорте составляет примерно 35%, а российского газа-около 31%). При этом, как уже говорилось ранее, именно энергоносители являются для России основной статьей экспорта, обеспечивающей максимальную прибыль и экономический рост. Такие отношения с каждым годом порождают растущую волну критики, акцентируя внимание на энергетической зависимости Германии от Российской Федерации.

После того как А. Меркель заняла пост федерального канцлера, широко распространялось мнение, что реализация соглашения о строительстве газопровода "Северный поток" по дну Балтийского моря, заключенного во время канцлерства Г. Шредера, будет приостановлена, и в Германии развернется новая дискуссия по этому вопросу. Однако именно в 2005 году начались первые работы по приведению задействованной территории в необходимое состояние и непосредственной прокладке труб. Это событие было на первых порах показателем продолжения той особой линии, которая отличала отношения Москвы и Берлина в предшествующее десятилетие. Однако такие прогнозы оказались преждевременными по своему содержанию в связи с тем, что ситуация резко изменилась в следующем 2006 году.

Сначала на Украине, а затем и в Белоруссии местные политические элиты начали активные консультации с Россией по проблеме повышения отпускной цены природного газа для этих стран. Переговоры явно затянулись и перешли в определенную фазу противостояния сторон, что, безусловно, могло сказаться на бесперебойных поставках голубого топлива в Европу. Кроме того, в сложившейся ситуации энергоносители открыто рассматривались странами-импортерами как возможность для России проводить манипулятивную политику, используя фактор зависимости ряда государств от этих природных ресурсов в качестве рычага давления на правительства этих стран. Критика была направлена и на практикуемую Российской Федерацией модель взаимодействия, при которой прекращение поставок по тому или иному газопроводу может быть произведено в одностороннем порядке, без уведомления своих контрагентов. Такое положение дел неизбежно способствовало распространению скептицизма в отношении целесообразности расширения энергетического сотрудничества с Россией и способствовало развитию идеи диверсификации поставок энергоносителей среди германской политической элиты. Под влиянием этой негативной реакции на саммите ЕС в Финляндии в ноябре 2006 года Германия присоединилась к странам, выразившим недовольство потенциальной нестабильностью российского импорта энергоносителей и поддержавшим их стремление рассмотреть больше регионов и маршрутов, способных удовлетворить потребности европейских государств.

С тех пор тенденция критического отношения к энергетическому сотрудничеству с Россией только набирает обороты. С точки зрения концепции Ostpolitik это явление было естественным и логичным, поскольку главной целью восточной политики, как уже говорилось ранее, было преобразование общества по демократическим лекалам, приближение его к европейским стандартам политических реалий. Однако сами структурные особенности российского энергетического сектора не способствовали реализации правильного направления модернизации: рынок природного газа фактически находился в руках государственной монополии ("Газпрома"), а экономические условия нефтяного рынка больше напоминали олигополическую модель. Таким образом, пресловутое развитие" среднего класса " и его активная роль в энергетике были автоматически вынесены за скобки и неосуществимы в ближайшее время. Значение экономических связей вWanderung the Wanderung durch Annherungpolicy" в данном случае не достигло своих целей, а значит, контакты в энергетической сфере можно было безболезненно снять с траектории следования логике восточной политики, подчинить только экономическим расчетам в соответствии с выгодностью или непоследовательностью сохранения дальнейших тесных связей в этом вопросе с Россией.

В конце концов, большая доля поставок энергоносителей, приходящихся на импорт из Российской Федерации, стала фактором преодоления кризиса 2006 года, и в 2007 году в ходе консультаций во время председательства Германии в ЕС в первом полугодии российская сторона предоставила Берлину и Брюсселю гарантии надежности и стабильности поставок, осуществляемых через транзитные страны в Европу. В этой связи особое значение имело продолжение работ, связанных со строительством газопровода "Северный поток", который не был остановлен, даже несмотря на противодействие ряда восточноевропейских стран (например, Польши), вызванное потенциальной угрозой снижения собственной значимости в энергетической инфраструктуре как транзитного государства. Однако накануне запуска первой ветки газопровода в 2011 году, в ходе итоговых консультаций российской и германской сторон, А. Меркель отвергла идею включения в проект третьей нитки под Балтийским морем, инициатива строительства которой исходила лично от Д. Медведева.

Существующая степень недоверия, проявившаяся в вышеупомянутом решении, была тем не менее снижена двумя годами ранее, в 2009 году, созданием Германо-российского энергетического агентства, целью которого было сотрудничество между двумя сторонами, направленное на устранение барьеров в тех областях, где существовал определенный недостаток возможностей друг для друга. Таким образом, Россия взяла на себя ответственность за разведку новых месторождений, а Германия поставляла высокотехнологичное оборудование, необходимое для извлечения энергоресурсов из слоев земной коры. Кроме того, параллельно рассматривалась возможность повышения пропускной способности большинства трубопроводов за счет использования тех же немецких технологий. Однако следует иметь в виду, что подобные мероприятия идеологически не входили в пресловутое "модернизационное партнерство", а были исключительно выведены из цели обеспечения необходимых энергетических потребностей немецкой экономики.

Примечательно, что в этот период времени "Газпром" наращивает собственную активность на немецком энергетическом рынке. Например, осенью 2011 года российская компания приобрела такого поставщика электроэнергии, как Evacom Service GmbH, а в 2013 году совместно с немецкой фирмой Wintershall провела двусторонний обмен активами, в результате которого "Газпром" вошел в сферу торговли и хранения газа , не ограничиваясь только его поставками и добычей. В то же время риторика о диверсификации маршрутов поставок энергоносителей в Германии не сходит на нет, а лишь частично отходит на второй план. Начиная с печально известного 2006 года, энергетический сектор переживает параллельное существование двух противоположных сюжетов, которые могут проявляться по-разному одновременно. После начала украинского кризиса и очередной угрозы дестабилизации транзитных поставок топлива в Европу через это государство дискурс диверсификации набирает новую силу, но в очередной раз радикально не перевешивает в свою пользу, что обращает внимание на риторику, связанную с проектом "Северный поток-2". Несмотря на общее обострение ситуации в регионе и открытое противостояние Польши и Прибалтики, немецкая политическая элита в настоящее время не хочет политизировать вопрос о коммерческой сделке, предпочитая держаться в стороне от соглашения немецких компаний с российским "Газпромом".

Таким образом, энергетическая сфера отношений России и Германии, в отличие от экономического сотрудничества в целом, выводится как таковая из основ восточной политики, поскольку не вносит по своей сути вклада в процессы трансформации российского общества. Однако в силу важности энергоснабжения для обеих сторон это направление сотрудничества является одним из ключевых. В целом, по причинам ориентации германской политической элиты на снижение своей энергетической зависимости от внешних акторов в среднесрочной перспективе, о чем свидетельствует немецкая энергетическая концепция 2050 года, роль энергетики в двусторонних отношениях России и Германии должна постепенно снижаться. Такое положение дел неизбежно отразится на экономической повестке всего комплекса взаимодействия и переопределит его составляющие.

Таким образом, российско-германские отношения на современном этапе в рамках концепции Ostpolitik четко лежат на линии продолжения сотрудничества и разрешения возникающих кризисных моментов мирным путем. До украинского кризиса в политике" модернизационного партнерства "доминировали экономические отношения, через активное управление которыми рассматривалась возможность добиться развития" среднего класса " и ускорения процессов социальных преобразований. Однако впоследствии этот фактор стал явно подчиняться политической составляющей, где с каждым годом, особенно после возвращения В. В. Путина на пост президента Российской Федерации, возрастает роль демократических преобразований и политики развития гражданского общества. Это подтверждает единство концепции Ostpolitik в целом, как это наблюдалось в ее первоначальном варианте в период деятельности В. Брандта и Э. Барра, где сближение с восточными странами по отношению к Германии рассматривалось как комплекс всех контактов, независимо от сферы приложения усилий. Коалиционные соглашения партий, находившихся у власти в течение последних трех сроков канцлерства А. Меркель, ярко иллюстрируют этот момент.

Украинский кризис стал своего рода поворотным пунктом в концепции восточной политики, не отвергая при этом всех ее основных принципов. Она стала своего рода фактором дестабилизации европейской системы безопасности и, как следствие, предопределила жесткую реакцию со стороны европейских государств. Сама его суть не противоречит положениям Ostpolitik, а лишь подчеркивает необходимость демонстрации на правительственном уровне импульса готовности к внутренним изменениям с российской стороны. В этой связи не следует забывать и о европейской ориентации политики "Wanderung durch Annherungherung", где объектом притяжения изначально считались западноевропейские страны , перенесшие свои позиции по этому вопросу на такое политическое образование, как Европейский союз.

Глава 3. Восточное партнерство ЕС как часть концепции Ostpolitik

Проект Восточного партнерства Европейского союза-это, по сути, своего рода углубление и интенсификация отношений и сотрудничества с рядом стран, географически близких к границам ЕС и представляющих большой интерес для объединенной Европы с точки зрения реализации проектов, обеспечивающих определенные интеграционные перспективы. Все эти 6 государств (Армения, Азербайджан, Беларусь, Грузия, Молдова и Украина) ранее были частью европейской политики соседства и, таким образом, во многом стали странами, внутренне подготовленными к новому этапу построения тесных отношений с Европейским союзом. Несмотря на то, что инициатива о необходимости перехода к этому этапу интенсификации сотрудничества исходила от польской и шведской сторон, немецкая политическая элита с первых же шагов оказала значительное влияние на формирование общей концепции сотрудничества с этими государствами. Именно основные положения восточной политики существенно повлияли на Восточное партнерство, в какой-то мере изменив его потенциальные цели и конечные цели.

Эта идея была представлена на Совете министров иностранных дел государств-членов ЕС в мае 2008 года Р. Сикорским, представлявшим польскую сторону, и в своей первоначальной перспективе являлась логическим продолжением политики расширения ЕС на Восток, последняя волна которой закончилась незадолго до этого-в 2007 году-включением Болгарии и Румынии в число государств-членов. Сама Польша также была новым членом ЕС, присоединившись к его структурам в 2004 году, и поэтому проецировала политику расширения, в которой она участвовала, на регионы, расположенные еще дальше к востоку от ЕС. Государства, входившие в число основателей Европейского интеграционного объединения в целом, и Федеративная Республика Германия в частности, основывали свое видение политики расширения на других факторах, где на первый план выходила необходимость внутренних реформ внутри Европейского союза с целью предотвращения рассеивания Центра политических решений, что впоследствии стало одной из причин принятия Лиссабонского договора. Незавершенность реформ по Копенгагенским критериям уровня государственного долга и бюджетного дефицита в процентах от ВВП в государствах-членах ЕС придала дополнительный импульс процессу пересмотра подхода к интеграционной политике. Кроме того, германской политической элите было важно учитывать российско-германский вектор двусторонних отношений, который в этот период времени имел большие шансы выйти на новый уровень сотрудничества.

В этих условиях под влиянием Германии концепция Восточного партнерства была сведена лишь к дискурсу активизации двусторонних связей вышеупомянутых шести государств с ЕС, реализации внутри этих стран реформ, сближающих их политически и экономически с государствами-членами, но риторика потенциального включения в структуры ЕС была вынесена за скобки и открыто не упоминалась. Здесь стоит вспомнить идеологическую составляющую концепции Ostpolitik, которая никогда не основывалась на возможности ускорения трансформационных процессов и быстрого достижения своих целей, а, наоборот, придерживалась "политики малых шагов", выстраивая постепенный подход к изменениям, не выстраивая интеграцию в абсолют. На региональном уровне восточная политика, как уже говорилось ранее, ориентирована не только на отношения между Берлином и Москвой, но и на выстраивание тесных экономических, политических и общественных связей со странами Восточной Европы, рассматривая их как своего рода опережающие модернизационные процессы. Такое отношение, в свою очередь, предполагало противоположную тенденцию, заключавшуюся в необходимости организации особого формата отношений со странами этого региона, который был бы тесно вплетен в общую структуру европейской системы отношений. На современном этапе Европейский союз стал неотъемлемой частью такой структуры, сам факт его существования определил процесс выстраивания отношений с новыми объектами восточной политики в этом регионе именно через призму интеграционных процессов. В результате под влиянием двух расходящихся сил идея Восточного партнерства оформилась как средняя траектория, предполагавшая тесные контакты с ЕС, но открыто не приводившая к включению этих стран в структуру Евросоюза.

Инициатива вступила в силу в мае 2009 года на Пражском саммите, который стал первым подобным событием в истории Восточного партнерства, в ходе которого была принята Совместная декларация. В нем были намечены основные шаги, которые ЕС и шесть вышеназванных стран должны предпринять в рамках политики постепенного присоединения последних к внутреннему рынку Европейского союза. Эти меры в основном сводились к следующему: сближению политических структур с аналогами государств-членов Европейского союза, созданию зон свободной торговли, постепенной либерализации визовых режимов до потенциального уровня их отмены, а также широкому спектру положений, касающихся вопросов демократических преобразований, формирования гражданского общества, трансграничных общественных контактов и энергетической безопасности. Показательно, что среди высших должностных лиц, например, на этом саммите присутствовала только Ангела Меркель, в то время как другие западноевропейские страны не проявляли существенного интереса к этому событию, где их партии были представлены на более низком уровне, чем главный политический деятель государства.

Однако в то же время, несмотря на прямое влияние германской политической элиты на процесс формирования Восточного партнерства, не следует переоценивать дальнейшее участие германских политических сил в процессе его развития, имея в виду, что этот проект неизбежно рассматривается через призму европейской интеграции, где Брюссель, несомненно, играет ведущую роль. Актуальность применения положений Ostpolitik, однако, не нарушается этим фактом, поскольку сама концепция восточной политики является проявлением своеобразной европеизации германской внешней политики, где наряду с интересами Германии существуют идеи сближения с наднациональным образованием. Немецкая политическая элита видит свою роль в этом проекте как одного из регуляторов знаковых событий, дающего право непосредственно взаимодействовать со странами Восточной Европы Европейскому союзу в реализации требований модернизации. Положения , которые определяли Восточное партнерство и были озвучены выше, соответствуют концепции Ostpolitik, образуя своеобразный симбиоз национального и наднационального уровней взаимодействия.

Кроме того, следует также обратить внимание на преобразование самой политики "Wanderung дурх Эннäherung"лежит в основе восточной политики, фраза "Wanderung дурх Verflechtung" ("изменение за счет переплетения" или "изменение за счет интеграции"), идея которой родилась во время председательства Германии в ЕС в первой половине 2007 года. Концептуальная замена второго слова приводит к более глобальной постановке вопроса, где политика в отношении стран Восточного партнерства рассматривается не столько через призму приближения к нормам Европейского союза как неким шаблонам, являющимся потенциальной целью, сколько через концепции сознательного формирования политических и экономических структур, идеологически совместимых с евроинтеграционным проектом и тем самым определенно открывающих путь к включению этих государств в общий интеграционный проект, хотя прямо и не говорится, что она экстраполируется на эти шесть стран.

В вышеперечисленных условиях особую роль приобретает и разделение этих государств на группы в зависимости от их успеха в реализации намеченных модернизационных мероприятий, где в какой-то степени 3 страны, такие как Молдова, Грузия и Украина, находятся на особом этапе отношений с ЕС, в то время как Азербайджан и Армения находятся на более низком уровне сотрудничества, а Беларусь в значительной степени находится на начальном этапе отношений в соответствии с идеей Восточного партнерства. Такая градация позволяет взглянуть под другим углом на идеологическое ядро сотрудничества с каждым из государств в отдельности, а также выявить проблемные вопросы, с которыми сталкивается та или иная страна. Концепция восточной политики неизменно представляет собой единый конструкт и, следовательно, чутко реагирует на состояние дел в каждой из составляющих сфер сотрудничества.

1) Молдова, Грузия, Украина: Авангард Восточного партнерства

Три страны, имеющие наиболее развитый уровень сотрудничества с ЕС в рамках Восточного партнерства (Молдова, Грузия и Украина), отличаются от других наличием Соглашения об ассоциации с Европейским союзом, которое содержит как политическую, так и экономическую часть. В случае Молдовы и Грузии это соглашение было парафировано в ходе Вильнюсского саммита Восточного партнерства в ноябре 2013 года и подписано, в свою очередь, в июне в Брюсселе; Украина в силу внутренних и внешних факторов, повлиявших на возникновение дальнейшей кризисной ситуации, разделила процесс подписания на две части: в марте 2014 года подпись была поставлена под политической составляющей соглашения, а в июне 2014 года - под экономической. Во многом каждая из этих стран прошла свой, иной путь к переходу отношений на этот уровень, что не преминуло отразиться и на конечном результате.

Сильной стороной Молдовы в двусторонних отношениях с ЕС, например, были экономические связи, где импорт и экспорт составляли около 50% стран объединенной Европы. Этому также способствовало введение зоны свободной торговли, которая первоначально устранила тарифы на некоторые молдавские товары, представляющие наибольший интерес для экономики. Однако проблемным вопросом в общей повестке модернизации была необходимость реформирования правовой системы, которая тесно связана с высоким уровнем коррупции, сохраняющимся в Молдове. Последняя особенность ярко проявилась в неэффективности самой экономической модели, действующей в государстве, которая характеризовалась высокой степенью монополизации, слабым присутствием конкурентных сил, кумовством в важнейших отраслях экономики. Кроме того, медленная политическая трансформация системы сказалась на реализации плана визовой либерализации, который был запущен в 2010 году и состоял из двух этапов, где сначала предполагалась только гармонизация законодательства и внутренние реформы, а затем должен был начаться процесс внедрения новых правовых реалий.

Кроме того, общую ситуацию осложнял неурегулированный конфликт в Приднестровье, где население упорно отказывалось ассоциировать себя с политикой, проводимой Кишиневом. В этой ситуации сыграла свою роль и особая ориентация региона, угрожавшего отделением, на Россию, которая рассматривалась как контраст официальной линии сближения с ЕС. Именно этот вопрос стал главной темой во время визита федерального канцлера Ангелы Меркель в Молдову в августе 2012 года, который фактически стал первым визитом человека такого уровня, представляющего Германию, в эту страну. В ее рамках А. Меркель в очередной раз, как это было ранее в германо-российских отношениях, подняла вопрос о необходимости активизации деятельности в рамках формата "5+2" по урегулированию этого кризиса. Особый интерес германской стороны постулировался той же концепцией восточной политики, согласно которой политическое, экономическое и социальное сближение невозможно при наличии конфликтного потенциала, способного превратиться в полноценную угрозу ситуации стабильности и безопасности.

В результате Берлин, следуя выбранной им модели обеспечения внешней защиты внутренних модернизационных процессов, происходящих в рамках Восточного партнерства, стал акцентировать внимание на необходимости снижения напряженности в рассматриваемом регионе, одновременно активизируя риторику поощрения Молдовы к укреплению сотрудничества с ЕС. Так, в апреле 2014 года министр иностранных дел Франк-Вальтер Штайнмайер и его французский коллега Луи Фабиус, находясь с визитом в Кишиневе, подчеркнули чрезвычайную важность разрядки ситуации, сложившейся в результате вспышки украинского кризиса и осложненной наличием конфликтного потенциала внутри Республики Молдова. Эта позиция тесно переплетается с оценкой влияния России в регионе и наглядно иллюстрирует готовность германской политической элиты продолжать вектор сотрудничества в рамках Восточного партнерства независимо от возникшей напряженности в российско-германских отношениях.

Аналогичной логике следовала и линия выстраивания отношений между ЕС и Украиной, где на первый план выходила роль фактора безопасности и стабильности. Развертывание Восточного партнерства фактически совпало по времени с приходом на пост президента Украины Виктора Януковича, политика которого пыталась придерживаться двойного курса маневрирования между сотрудничеством с Россией и Евросоюзом. Организация глубокой и всеобъемлющей зоны свободной торговли была начата в 2012 году, хотя переговоры на эту тему велись с 2008 года, а сама Украина изначально рассматривалась как ведущая страна Восточного партнерства с точки зрения модернизационных процессов. При этом возможность вступления в Таможенный союз публично не отрицалась, и даже делались заявления, выражающие готовность украинской элиты адаптировать местное законодательство к требованиям этого объединения. Такая позиция неизбежно вызывала недовольство в Брюсселе и в странах-членах ЕС неопределенностью поведения Киева.

Своеобразной высшей точкой противоречивости выбранного Украиной курса стала ситуация, сложившаяся после отказа В. Януковича на Вильнюсском саммите Восточного партнерства подписать Соглашение об ассоциации с ЕС в пользу проекта евразийской интеграции. Политическое решение элиты вошло в определенную конфронтацию с тем образом, который в течение продолжительного времени поддерживался среди населения страны относительно вектора модернизации, что в итоге привело к массовым выступлениям и началу политического кризиса в стране. Необходимо при этом понимать, что на последующую реакцию со стороны европейской, в том числе и немецкой, политической элиты, оказала свое влияние опять же концепция восточной политики, которая постулировала необходимость углубления развиваемых в течение предыдущего периода связей и отсутствия отхода от той политики, которая проводилась в жизнь до этого периода. Усиление экономических связей, где, к примеру, в 2013 г. экспорт товаров и услуг из Украины в ЕС вырос на 30%, а импорт из ЕС в Украину увеличился на 22,2%, подкрепленное высокой долей поддержки европейского вектора развития среди населения (примерно равной 50%) указывали на тот факт, что сотрудничество с Евросоюзом не должно было стать легко обратимой тенденцией, а наоборот, превратиться в долгосрочную перспективу. С самого начала Украинского кризиса именно федеральный канцлер Германии А. Меркель позиционировала себя в качестве активного посредника по урегулированию конфликта, инициировав многочисленные консультации как с российской, так и с украинской стороной, тем самым стремясь обеспечить внешнее состояние стабильности, необходимое для процесса сближения.

В случае с Грузией концепция Ostpolitik проявила себя в качестве единого комплекса мер посредством обращения особого внимания на другие сферы взаимодействия: на экономическую и демократическую. В ходе схожих развернутым с Украиной переговоров по созданию зоны глубокой и всеобъемлющей свободной торговли Тбилиси долгое время неохотно шел на соответствие требованиям органов ЕС касательно создания новой системы проверок и сертификации качества производимой продукции взамен устаревших норм, разработанных еще во времена ГОСТа СССР. Попытки грузинских властей ограничить действие данных инструментов сферой распространения лишь на те фирмы и компании, что уже являлись активными сторонниками введения вышеупомянутой системы, не увенчались успехом. Европейская позиция в этом отношении оказалась неизменной, так как по определению частичная модернизация исключалась из содержания Восточного партнерства. В его рамках каждая из четырех сфер сотрудничества должна была быть согласована в своем развитии друг с другом, тем самым иллюстрируя комплексный подход, характерный в целом восточной политике.

Давление на официальные власти по данному экономическому вопросу было сопряжено одновременно и с активной позицией взаимодействия Евросоюза и грузинских неправительственных организаций наряду с оппозиционными силами. Тематика становления гражданского общества тем самым получала дополнительный стимул в модернизационной риторике посредством активизации деятельности Форума гражданского общества Восточного партнерства. Примечательно, что в 2011-2013 гг. органами ЕС на эти цели была выделена сумма в 22 млн. евро, а задачи определены в рамках трех равнозначных компонентов: усиления роли гражданского общества в политической системе, поддержки деятельности неправительственных организаций в вопросах осуществления региональных и государственных проектов, а также продвижения инклюзивного подхода к внутренним реформам. Именно деятельность ряда неправительственных организаций непосредственным образом при поддержке Европейского союза отразилась на решении грузинских официальных властей принять в полной мере схожую европейским стандартам систему сертификации. Вдобавок, в 2014 г. в ходе посещения Грузии министром иностранных дел Ф.-В. Штайнмайером был затронут вопрос установления тесных контактов между местными бизнес-кругами и немецкими компаниями, процесс активизации которых определенно будет способствовать улучшению связей с ЕС в целом и привлекать все в больших масштабах европейский капитал в страну.

Концепция Ostpolitik в содержательном плане Восточного партнерства тем самым при взаимодействии с авангардом модернизационного процесса, представленного Молдавией, Украиной и Грузией обращала внимание, в первую очередь, на демократические преобразования, осуществляемые в данных государствах, а также на обеспечение условий внешней безопасности и стабильности с целью этапности проведения требуемых трансформаций и недопущения эффекта их прерванности. Особое положение этих трех стран в отношении российской политики налагало обязательства на немецкую сторону как на одного из апологетов проведения вектора преобразований по заверению правительств вышеупомянутых государств в своей поддержке, а также разрешению острых территориальных конфликтов, которые существовали и продолжают сохранять свою актуальность на их территории (Приднестровье, Донбасс, Южная Осетия).

2) Армения и Азербайджан: переход к особым отношениям с ЕС

Географически не являясь частью Восточной Европы, а принадлежа, скорее, к региону Кавказа, Армения и Азербайджан тем не менее стали полноценными участниками Восточного партнерства ЕС, нацеленного на содействие усилению двусторонних связей с европейским политическим объединением. Тем самым положения концепции восточной политики имплицитно были перенесены и на взаимоотношения с данными странами в модернизационной перспективе, однако ввиду отдельных особенностей, ставших характеристикой сотрудничества каждой из этих стран, им не удалось достичь высокого уровня кооперации с Евросоюзом. При этом Армения явно сохраняет свой импульс к поддержанию всей системы взаимоотношений с ЕС, предусмотренной Восточным партнерством как единое целое, в то время как Азербайджан прилагает усилия к модификации единой платформы с учетом оформления собственных интересов в отдельную линию.

В случае с Арменией участие в программах Восточного партнерства после президентских выборов 2008 г. и связанных с ними событий массового недовольства населения их результатами политической элитой Еревана рассматривалось в качестве своеобразного акта собственной легитимации путем взятия на себя обязательств относительно следования модернизационным европейским курсом. С государством наряду с другими "восточными партнерами" были развернуты в 2010 г. переговоры по организации зоны глубокой и всеобъемлющей свободной торговли, результатом которых стала активная фаза приведения законодательства Армении в состояние совместимости с европейскими установками. Вдобавок, осуществляемые действия трансформационного характера носили неярко публичный характер, что влекло за собой низкую долю споров, возникающих между национальными властями и структурами ЕС, и общую интонацию достижения прогресса в двусторонних отношениях.

Вследствие вышеозначенных факторов решение президента Армении С. Сарксяна по вступлению страны в евразийский интеграционный проект, озвученное им в сентябре 2013 г. и осуществленное им в октябре 2014 г. путем подписания договора о присоединении к ЕврАзЭС, стало довольно неожиданным для Евросоюза и противоречащим изначальной проевропейской модернизационной риторике. С точки зрения концепции восточной политики установленные экономические, политические и общественные связи между двумя сторонами должны были с каждым годом усиливать тенденцию интенсификации отношений с ЕС, однако в итоге произошло событие, кардинально противоположное данной цели. Здесь активную роль сыграл внешний фактор, который для Ostpolitik всегда выступает в качестве одного из определяющих, а именно фактор безопасности и стабильности. Только в данном случае из-за малой вовлеченности евроструктур в его управление и приспособление к новым условиям он оказал противоположное влияние всему проекту Восточного партнерства.

Кризис вокруг региона Нагорного Карабаха, принадлежащего Азербайджану, но населенного преимущественно армянами, имел жизненно важное значение для Армении с момента распада СССР. Миротворческой силой при этом выступала Россия, на которую Ереван возлагал большие надежды в вопросе урегулирования конфликта. Заверения объединенной Европы в лице федерального канцлера А. Меркель по активному вовлечению в процесс поддержания мирной обстановки и постепенного ослабления напряженной ситуации, данные еще в 2009 г., фактически не соответствовали тем инструментам, которыми располагал ЕС в данном вопросе. В отношении поддержания безопасности и состояния стабильности в регионе Армения продолжала опираться на военный контингент и гарантии, предоставленные российской стороной. В такой ситуации причиной политического разворота неминуемо стали соображения защищенности и безопасности, которые имели явный приоритет перед модернизационной риторикой, пересилив то воздействие, что в рамках концепции восточной политики рассматривалось в качестве долговременной направленности. Впрочем, обращение к евразийскому интеграционному проекту не перечеркнуло предыдущие годы сотрудничества с ЕС, а стало дополнительным выбором Армении на пути демократизации. Ереван и Брюссель не перестают делать совместные заявления относительно того, что политика кооперации будет продолжена, но теперь уже, правда, в новом ключе.

Фактор безопасности, оказавший значительное влияние на взаимоотношения Армении и ЕС, в случае с Азербайджаном, несмотря на вышеупомянутый Нагорно-Карабахский конфликт, не имел принципиального значения. Здесь на первый план выступила позиция Баку в аспекте видения всей системы Восточного партнерства в перспективе сотрудничества с ЕС. Экономический модуль взаимодействия, выраженный в стремлении создать зону свободной торговли со странами-членами Евросоюза и во многом определявший желание других государств-участников Восточного партнерства, в данном случае был выведен за скобки по причине отсутствия Азербайджана среди членов ВТО. Вдобавок, президент И. Алиев неоднократно заявлял, что такой цели на повестке дня как таковой и не имеется, так как Баку стремится защитить местных производителей от пагубного влияния внешней конкуренции. Вопросы демократического сотрудничества, в свою очередь, в рамках Форума гражданского общества были сведены к контактам исключительно с неправительственными организациями, которые оказывали малое влияние на итоговое определение политики государства.

Основным сектором выстраивания двусторонних отношений стала энергетическая область экономики, где после начала эксплуатации газового месторождения "Шах Дениз 2" наметились тенденции по активизации совместной кооперации ЕС и Азербайджана. Для европейской стороны ведущим фактором в этом процессе выступила интенсификация деятельности по диверсификации поставок энергоресурсов в Евросоюз, где Азербайджан потенциально рассматривался в качестве источника альтернативного маршрута. Соглашение между президентом И. Алиевым и главой Еврокомиссии Ж. М. Баррозу, подписанное в 2011 г., определило создание Южного газового коридора, который для ЕС стал важным моментом в его энергетической политике. Сотрудничество было продолжено, и в 2013 г. было принято решение касательно прокладки Трансадриатического газопровода, по которому газ начиная с 2019 г. должен пойти от месторождения "Шах Дениз 2" в Европу. Однако такое узкое направление двустороннего сотрудничества согласно концепции Ostpolitik не ведет к началу полноценного процесса трансформации общества, в особенности в условиях сосредоточения усилий в энергетической области, характеризующейся определенной закрытостью и оторванностью от демократических тенденций. Подтверждением этого факта выступили предложения Азербайджана после Вильнюсского саммита Восточного партнерства касательно того, что дальнейшие отношения Брюсселя и Баку должны строиться в рамках концепции стратегического партнерства, меняющей модернизационный характер двустороннего взаимодействия. В октябре 2014 г. министр иностранных дел ФРГ Ф.-В. Штайнмайер посетил столицу Азербайджана, при этом предварительно включив в программу своего визита исключительно экономические вопросы, интересные в плане развития с точки зрения именно европейской и немецкой сторон, дополнив их тематикой гражданского общества в ходе встреч с представителями местных неправительственных организаций. Иными словами, тон кооперации был определенно снижен до уровня прагматического сотрудничества, где переход к более тесным контактам находится в прямой зависимости от желания местной политической элиты продолжать в дальнейшем идти путем трансформации.

3) Белоруссия: упор на необходимость демократических преобразований

Белоруссия как страна-участник Восточного партнерства располагает, как говорилось ранее, наименьшим уровнем развития взаимодействия со структурами ЕС. Такое положение дел во многом определилось фактом тесного сотрудничества с РФ, которое даже имеет форму Союзного государства. В экономическом плане страна с самых первых шагов входила в ядро евразийской интеграции, начавшейся в форме Таможенного союза. Данный факт накладывал явное ограничение на возможности Белоруссии по подключению страны к переговорам касательно установления зоны свободной торговли с ЕС. Вдобавок, политика действующего правительства и постоянная риторика со стороны Евросоюза относительно нарушений, практикуемых в ходе президентских выборов, свидетельствует о том, что сфера демократических преобразований, на которую в сущности и нацелен модернизационный процесс, представляет собой крайне противоречивую область, на кооперацию в рамках которой действующая власть не готова пойти. Начиная с 2004 г. Европейским союзом были введены персональные санкции в отношении ряда представителей политической элиты, которые обновлялись ежегодно и в отношении некоторых фигур актуальны и по сей день; вдобавок, в период с 2011 по 2016 гг. действовали санкции, введенные по отношению к ряду белорусских компаний и фирм и соответственно их продукции. Данные меры согласно заявлениям представителей ЕС были напрямую при этом связаны с давлением официальной власти на правительственную оппозицию и ее противодействием процессу становления гражданского общества.

В таких условиях упор Европейского союза неминуемо делался на взаимодействии с неправительственными организациями как акторами, представляющими, в первую очередь, непосредственное население. Была развернута программа финансирования их деятельности, бюджет которой в общей сложности равнялся сумме в 300 млн. евро, а в 2012 г. была учреждена инициатива под названием "Европейский диалог по модернизации", в рамках которой стало осуществляться сотрудничество с гражданским обществом Белоруссии. При этом работа, развернутая с данными организациями, носила явный характер обратной связи, предоставляя им полное право устанавливать ту тематику в качестве первостепенно значимой, которая волновала, прежде всего, самих представителей гражданского общества, делая акцент на локальных корнях рождаемых инициатив. Активизация контактов с неправительственными организациями в итоге отразилась на смягчении двусторонних отношений ЕС и Белоруссии на правительственном уровне, что отразилось в приостановлении действия выше упомянутых санкций. Так, к примеру, в 2015 г. впервые состоялась встреча министра иностранных дел ФРГ Ф.-В. Штайнмайера и его белорусского коллеги В. Макея в Берлине, в ходе которой немецкой стороной были отмечены улучшения в демократическом плане во внутренней политике Белоруссии, открывающие в потенциальном свете перспективу интенсификации контактов государства с ЕС. Этот результат в очередной раз продемонстрировал тот факт, что для концепции восточной политики, в первую очередь, важна модернизационная сторона сотрудничества, где кооперация не рассматривается как самоцель, а является лишь методом достижения поставленных задач.

В целом, рассмотрение идеи "Восточного партнерства" позволяет подтвердить гипотезу относительно равнозначного расположения векторов взаимодействия со странами-членами инициативы и российско-германского сотрудничества. Само направление развертывания данного проекта в качестве логического продолжения политики расширения ЕС на восток не способствовало первоначально активизации связей со странами постсоветского пространства, так как такой шаг был бы преждевременным и неопределенным. Включение же в 2005 и 2007 гг. 12 стран Восточной и Центральной Европы в структуры Европейского Союза позволило сосредоточиться на внутреннем реформировании интеграционного объединения при одновременном развертывании умеренного аналога политики расширения, который в официальной риторике не рассматривался в качестве такового. Фактор Украинского кризиса стал показателен в этом аспекте, выявив долгосрочное стремление в том числе немецкой политической элиты придерживаться распространения политики "Wanderung durch Annäherung" не только на взаимоотношения с Москвой, но и со странами, ранее входившими в состав СССР. При этом Берлин отдавал прерогативу взаимодействия с этими государствами на европейский уровень, учитывая общую проевропейскую ориентацию концепции Ostpolitik, оставляя за собой обязанности по разрешению внешних угроз в виде кризисов в системе безопасности и стабильности в регионе. Успехи различных стран Восточного партнерства определялись отдельными чертами каждой, однако общий модернизационный тон оставался неизменен, формируя единый концепт восточной политики, применяемый вкупе к восточным соседям Германии.

Заключение

Концепция Ostpolitik в своей идейной основе была сформулирована еще в 60-70-е гг. ХХ в. федеральным канцлером ФРГ В. Брандтом и его верным соратником и советником Э. Баром. В тот период времени она преследовала в качестве одной из своих целей устранение неоправданного перевеса сотрудничества и кооперации ФРГ в сторону взаимодействия со странами Запада при одновременном факторе недооцененности наличия контактов с государствами Восточного блока. Формирование ее сущности при этом темпорально совпало с эпохой разрядки в биполярной системе, где тематика создания единой системы европейской безопасности и стабильности являлась одним из ключевых моментов выстраивания международных отношений в Старом Свете. Те инструменты и идеи, которые наполняли концепцию восточной политики, в итоге были призваны способствовать данному процессу нормализации политической ситуации в Европе, переводу взаимодействия в мирное русло. Налаживание отношений со странами советского блока как таковое вмещало в себя идейно установление тесных экономических, политических и человеческих контактов с этими государствами, которые бы постепенно запускали процесс трансформации общества посредством его демократизации. Начало активной фазы взаимодействия со странами Запада должно было повлечь за собой постепенное формирование нового класса людей, отличающегося высоким уровнем образования, профессиональных навыков, широтой кругозора, а следовательно, способного внутренне освободиться от внешних факторов давления. При этом данный процесс должен был протекать поэтапно и ни в коем случае не революционно, а его результатом стала бы не простая либерализация коммунистических режимов по западному образцу, а модернизация существующего общества с учетом национальных характеристик. Именно тенденции модернизации были в центре концепции восточной политики и ее тактики "Wanderung durch Annäherung" ("изменение через сближение"), где так называемая стратегия "малых шагов" постулировала необходимость следования курсом осторожной трансформации общественных систем.

В региональном плане концепция Ostpolitik не концентрировалась лишь на взаимодействии ФРГ и СССР, а наоборот, во многом выдвигала на первый план сотрудничество со странами Центральной и Восточной Европы, которые, будучи расположенными в орбите коммунистического влияния, самостоятельно не являлись центрами притяжения политических сил, а следовательно, предоставляли возможность проведения более быстрого пути трансформации, не обремененного элиминацией глубоко укоренившихся структур и компонентов. Контакты же с Москвой, в первую очередь, были направлены на создание вышеупомянутой атмосферы стабильности и безопасности на европейском континенте, в условиях которой модернизационные процессы не были бы ограничены в своем проявлении системными препятствиями. Вдобавок, необходимость снижения напряженности в отношениях между государствами Европы требовала акцентирования внимания первоочередно на связях с официальными властями, а не диссидентским и правозащитным движением, дабы не повлечь за собой резкой реакции государств Востока, способной прервать модернизацию как таковую и даже вылиться в обострение трений внутри всей системы международных отношений.

Распад блока коммунистических государств и исчезновение фактора дуализма на европейском континенте не повлекли за собой идейной перестройки концепции восточной политики именно в силу той поэтапности и постепенности проводимых изменений, которые лежали в ее сущностном ядре. К тому же преемственность магистральных путей внешней политики, существующая внутри идейной палитры немецкой политической элиты, которая способствовала укоренению долгосрочных концепций вне зависимости от партийной принадлежности авторов, находящихся у их истоков, повлияла на тот факт, что концепция, изначально присущая мировоззрению социал-демократов, стала полноценной частью политического курса христианских демократов, превратившись в идею, не зависящую от состава конкретного правительства, в данный момент времени находящегося у власти. Срок канцлерства А. Меркель в этой линии не стал исключением на протяжении всех трех коалиционных правительств, начиная с 2005 г.

Однако ряд изменений в европейской системе международных отношений все же неизбежным образом отразился на некоторых составляющих восточной политики. Так, к примеру, усиление интеграционных тенденций на континенте и оформление Европейского Союза как определенного наднационального объединения, сопряженное с территориальным распространением его влияния, трансформировал региональный вектор модернизационных процессов. Государства Центральной и Восточной Европы, которые до этого являлись объектами концепции Ostpolitik, добились значительных успехов на пути перехода к либерально-демократическому обществу и были включены в орбиту политики расширения ЕС, завершившейся их включением в 2004 и 2007 гг. В сложившихся условиях логичным продолжением контактов предыдущего периода с учетом раздвинувшего свои границы интеграционного объединения стала политика интенсификации взаимодействия со странами Восточной Европы, являвшимися частью постсоветского пространства, территориально расположенного между Евросоюзом и Россией. Именно эти государства составили тот второй региональный вектор восточной политики, который был направлен на трансформацию общества стран, являющихся частью европейской идентичности.

Российская Федерация при этом, являясь правопреемницей СССР, продолжила сохранять за собой статус особого, но равнозначного актора, с которым выстраивалось сотрудничество в рамках концепции восточной политики. Будучи ранее центром коммунистического блока, Россия как политическое образование обладала внутренней системой, которая характеризовалась устойчивыми историческими корнями и глубоко восприняла в себя влияние советского периода. Данное положение дел дополнительно пролонгировало долгосрочный характер трансформационных процессов, на первой ступени которых продолжали оставаться консультации в сфере безопасности и стабильности в Европе. В период канцлерства А. Меркель велись усиленные переговоры по заключению нового Соглашения между РФ и ЕС, которое, в том числе, содержало бы характер взаимодействий в вышеупомянутой области, не раз поднималась тематика урегулирования кризисов на постсоветском пространстве (Приднестровье, Южная Осетия). Однако отсутствие значимого продвижения в двусторонних отношениях было явно показано в ходе Украинского кризиса, после которого риторика необходимости переформатирования отношений в Европе приобрела новый импульс.

Параллельно с консультациями в сфере безопасности в отношениях с Россией активизировалось демократическое направление концепции Ostpolitik, что стало особенно заметно в течение периода нахождения у власти третьего коалиционного правительства, возглавляемого А. Меркель. Возвращение на должность президента РФ В.В. Путина явилось своеобразным катализатором усиления модернизационного нарратива в плане процессов формирования гражданского общества в России. Начиная с 2012 г. этому компоненту начинает придаваться особая роль в функционировании "Петербургского диалога" как особой площадки германо-российского взаимодействия, а в риторике по отношению к Москве усиливается градус критичности касательно практики нарушения демократических основ общества и интенсификации авторитарных тенденций. Данный факт в очередной раз показывает цельность концепции восточной политики, где все ее составляющие равнозначны, а их влияние направлено на сближение с европейским пространством.

Однако примечательно, что долгое время экономическая составляющая отношений ФРГ и РФ в современный период строго рассматривалась в качестве фактора, который способен сохранить общее состояние сотрудничества на высоком уровне вне зависимости от любых кризисных тенденций. С одной стороны, общая логика модернизационного партнерства, развернутого с Россией в 2008 г., в основе которого лежала политика "Wandel durch Handel" ("изменение через торговлю"), способствовала поддержанию этой точки зрения. Поставки высокотехнологичного оборудования и его комплектующих, обучение местного персонала обращению с ним напрямую соответствовали цели формирования класса высокообразованных людей, готовых к либерализации политической системы, в которой они существуют. Правда, при этом определенно не учитывался фактор изменения конъюнктуры рынка, который неизбежно должен был отразиться на характере двустороннего сотрудничества. С другой стороны, медленное восстановление экономического роста после окончания мирового финансового кризиса повлекло за собой снижение интенсивности торговых связей между Германией и Россией, несмотря на сохранение генеральной линии Ostpolitik касательно необходимости развития отношений в данной сфере.

Вдобавок, энергетическая сфера как часть экономического сотрудничества в вопросе содержательного наполнения статей российского экспорта в Германию обладала явным первостепенным значением. При этом данная область характеризовалась слабым присутствием рыночных тенденций, высокой степенью монополизации и закрытости, что, в свою очередь, выводило ее из русла концепции восточной политики, так как процессы либерализации были малоосуществимы в условиях отсутствия конкуренции внутри системы и явной аффилиации с государственными структурами. Одновременно в самой Германии новый импульс приобретала тематика перехода к процессу диверсификации маршрутов поставок энергоносителей, что в сущности являлось тенденцией не только снижения уровня зависимости от России в данном вопросе, но и рациональной политикой в рыночных условиях. Иными словами, с учетом вышеозначенных характеристик экономическое сотрудничество ФРГ и РФ не могло считаться некой константой, выведенной из-под влияния внешней системы.

Украинский кризис в сложившейся ситуации, однако, не стал поворотным моментом в магистральном курсе Ostpolitik. Он лишь в очередной раз подчеркнул характеристику равнозначности применительно не только к предметным сферам сотрудничества, но и к региональным его векторам. Проект "Восточного партнерства ЕС", учрежденный с государствами, принадлежащими к вышеупомянутому пространству Восточной Европы и частично Кавказа, также являлся долговременной тенденцией, которая не могла быть одномоментно свернута. Стремление шести стран (Азербайджан, Армения, Белоруссия, Грузия, Молдавия, Украина) к приближению собственных политических систем к европейскому пространству вне зависимости от успешности проводимых преобразований и трансформаций в каждом отдельном случае и процесс интенсификации с ними связей соответствовали общей модернизационной линии восточной политики. Обманчивое впечатление относительно подчиненности этого регионального вектора могло сложиться вследствие недавнего запуска самого проекта (2009 г.) и передачи основных функций на наднациональный уровень европейской интеграции. Однако концепция Ostpolitik, имея в своем ядре идею приближения именно к единому пространству Европы, а не к Германии как таковой, показала ошибочность такой точки зрения.

В отличие от российско-германских отношений вектор взаимодействия со странами Восточного партнерства проходил через Брюссель, а немецкая политическая элита возлагала на себя обязанности поддержания общей модернизационной риторики и разрешения кризисов системы безопасности, которые бы возникали в ходе претворения в жизнь мер трансформации. В этом моменте два региональных вектора пересекались, так как они неминуемо требовали консультаций между Берлином и Москвой. Демократические и экономические же изменения осуществлялись в рамках соглашений с ЕС как касательно создания зоны свободной торговли, так и постепенной либерализации визового режима. В итоге сложилась ситуация, когда ряд стран, стоящих в авангарде Восточного партнерства (Молдавия, Украина, Грузия), продвинулись далее в процессах модернизации в рамках концепции восточной политики, чем РФ и страны, выбравшие ее центром своей ориентации. Данное положение дел при этом внутренне обострило обстановку.

Таким образом, в настоящее время тенденции равнозначности составляющих концепции Ostpolitik только усиливаются, вынуждая российскую сторону считаться с их существованием. Направленность идеи на демократические преобразования требует от политической элиты РФ принятия готовности совершить ряд шагов в этом направлении. Отказа от вектора взаимодействия со странами Восточного партнерства в ближайшем будущем не последует, а значит, состояние безопасности и стабильности в этом регионе будет продолжать оставаться на одном из первых мест на повестке дня. В целом характер кризисности отношений, наблюдаемый в современный период, как в свое время в 70-е гг. ХХ в., постулирует необходимость начала новой эпохи разрядки, которая напрямую была бы связана с европейским континентом. В этих условиях концепция восточной политики наряду с консультациями в сфере безопасности получает дополнительный импульс развития, говорящий о релевантности применения ее установок в будущем и об отсутствии тенденции их отмирания, несмотря на новые международные условия.

Список использованной литературы и источников

1. Anthon C. Adenauer Ostpolitik 1955 - 1963 / C. Anthon // World Affairs. - 1976. - № 139 (2). - С. 112-129.;

. Барата П. Украина, ЕС и Россия: мягкая сила против реальной политики? [Электронный ресурс]: Janus.Net: e-Journal of International Relations. - 2014. - № 5 (1). - С. 31-47. - URL: http://observare.ual.pt/janus.net/images/stories/PDF/vol5_n1/en/en_vol5_n1_art3.pdf (дата обращения 12.04.2016).;

. Белов В. Россия-Германия: Партнерство для модернизации / В. Белов // международные отношения: российский журнал мировой политики, дипломатии и международных отношений. - 2010. - № 56 (5). - С. 108-119.;

Чиввис К. С., Рид Т. Корни германской политики в отношении России / К. С. Чиввис, т. Рид // выживание: Глобальная политика и стратегия. - 2009 - № 51 (2). - с. 105-122.;

. Кордель К., Вольф С. Внешнеполитический анализ “германского вопроса”: Ostpolitik Revisited / К. Кордель, С. Вольф // Foreign Policy Analysis. - 2007. - № 3 (3). - С. 255-271.;

. Делкур Л. Извилистая Европеизация. Политические инструменты ЕС и конвергенция политики в Грузии в рамках Восточного партнерства / л. Делькур // восточноевропейская политика. - 2013. - № 29 (3). - с. 344-357.;

Делькур Л. Между Восточным партнерством и евразийской интеграцией: объяснение вовлеченности постсоветских стран в (конкурирующие) проекты регионального строительства / л. Делькур // проблемы посткоммунизма.. - 2015. - № 62 (6). - С. 316-327.;

. Феррейра-Перейра л. с., Виейра Гуэдес Высоцкая А. Украина в партнерской политике Европейского Союза: случай институционализированной двусмысленности / л. с. Феррейра-Перейра, А. Виейра Гуэдес Высоцкая // европейская политика и общество.. - 2015. - № 16 (2). - с. 143-158.;

Политика Германии в отношении России: молодое вино в Старом бурдюке / Р. Формушевич // политический документ. - 2014. - № 7 (90). - С. 1-5.;

10. Форсберг Т. От Ostpolitik к ' frostpolitik’? Меркель, Путин и внешняя политика Германии по отношению к России / т. Форсберг // международные отношения. - 2016. - № 92 (1). - С. 21 - 42.;

11. Фрейре М. Р., Симао л. “От слов к делу”: продвижение демократии европейского союза в Армении / М. Р. Фрейре, л. Симао // восточноевропейская политика. - 2013. - № 29 (2). - с. 175-189.;

12. Хандль вл., Элер т. германская политика в отношении России - смысл контекста Европейского Союза / вл. Хандль, т. Элер // ЕС, Германия, Центральная Европа и Россия: детерминанты внешней политики ЕС в отношении России / под ред. Б. Веселы. - Prague: Friedrich Ebert Stiftung, 2011. - P. 169 - 198.;

. Хавлик П. Вильнюсский саммит Восточного партнерства: веха в отношениях ЕС-Россия-не только для Украины / П. Хавлик // Дунай: правовое и Экономическое обозрение. - 2014. - № 1. - С. 21-51.;

. Между преемственностью и переменами: Остполитика и пересмотр конструктивистского подхода / Дж . - 2009. - № 18 (4). - 519-535.;

Восточное партнерство / т. Колодзей // финансы: вызовы будущего. - 2014. - № 16. - С. 16-35.;

. Коростелева Е.А.A. Европейский союз и Беларусь: продвижение демократии технократическими средствами? / Е. А. Коростелева // демократизация. - 2016. - № 23 (4). - С. 678-698.;