Эссе «Позиция Элизабет Костелло по

нечеловеческому отношению к

животным»

Чтобы исследовать проблему обращения

с животными и взаимодействия человека

и животных во всей ее сложности,

знаменитый романист и лауреат

Нобелевской премии Джон Максвелл

Коэтзи, более известный как просто Дж.

м.Коэтзи, создает вымышленного

персонажа Элизабет Костелло, который

также является известным романистом.

Дж. м. Коэтзи делает свою историю очень

реалистичной и нехудожественной в том

смысле, что персонаж Костелло

приезжает в Эпплтон-колледж, чтобы

прочитать несколько лекций о животных,

и ее взгляды опровергаются или

поддерживаются позже в книге в эссе,

написанных другими писателями. Таким

образом, Элизабет Костелло можно

назвать Дж. Альтер-эго коэци, который

также выступает за права животных и

является вегетарианцем. Однако

особенностью взглядов Костелло или

Коэци является их ненасильственный

характер. Костелло, по-видимому, не

нуждается в каких-либо весомых

аргументах или очень убедительных

манерах. Напротив, как оратор Костелло

не очень убедительна, а ее сын Джон

Бернард считает, что ей “не хватает

одушевленности” и “не хватает хорошей

подачи” (18).

Вероятно, принимая во внимание шок от

сравнения с евреями в концлагерях,

полагая, что каждый должен найти то, во

что верить, без каких-либо

дополнительных эффектов, Коэци

использует взгляды Костелло на

животных в качестве хорошей отправной

точки для начала дискуссии. На самом

деле, кто-то может не согласиться

полностью, кто-то может поддержать

частично, но каждый должен быть

уверен, что вопрос, касающийся

животных, должен быть решен в

ближайшее время. После этого права

животных и то, как люди обращаются с

ними, должны быть пересмотрены

аналогично тому, как пересматривались

и пересматривались права женщин и

этнических меньшинств. Аргумент

Элизабет Костелло основан на том, что

животные-это разные виды, и люди не

должны подходить к ним, требуя тех же

способностей, например речи и разума,

что и люди. Тем не менее, следует

помнить, что этот аргумент может быть

применен к высшим животным, в то

время как птица и другие

сельскохозяйственные животные могут

демонстрировать меньшую социальную

активность, и люди могут продолжать

потреблять их.

Первый аргумент Костелло состоит в том,

что с животными обращаются жестоко;

таким образом, чтобы усилить

воздействие этого сообщения, она

проводит параллель между животными

на скотобойнях и евреями в

концентрационных лагерях. Сравнение

Костелло распространяется на поляков,

которые не знали или делали вид, что не

знают о зверствах в окрестностях

Треблинки, точно так же, как люди

отвергают знание о жестокости к

животным, потому что это связано с

трудными решениями относительно

повседневной жизни людей. Костелло

утверждает, что даже если лично поляки

Треблинки не участвовали в Холокосте,

они были ответственны за молчание и

бездействие. Более того, тот факт, что

нацисты убивали евреев и поляков, не

противостоял им, тем самым превращая

их из людей в зверей. Таким образом,

обращение с другими как с животными

превращало обидчиков и пассивных

наблюдателей в животных. В следующей

главе Коетзи пытается уравновесить

пафос этого риторического приема, и

миссис Костелло получает рукописное

письмо от Абрахама Стерна, который не

присутствовал на лекции, но знаком с

эмоционально впечатляющим

сравнением между убитыми евреями и

жестоко обращенными

животными. Стерн распознает

намеренное преувеличение Костелло и

называет его “на грани богохульства”,

потому что образованный человек с

несколькими книгами за поясом не

может не видеть, что это логическое

заблуждение, совершенное с

определенной целью. Стерн утверждает,

что” если с евреями обращались как со

скотом, то из этого не следует, что с

скотом обращаются как с евреями "

(Coetzee 50). С одной стороны, автор

вкладывает такие радикальные слова в

уста Костелло, чтобы создать

эмоциональное воздействие и вовлечь

аудиторию в глубоко прочувствованную

тему. С другой стороны, как мы увидим

позже в статье, Костелло фактически

относится к животным как к людям, так

что это сравнение естественно и законно

для нее, потому что именно это она

чувствует.

Идея обращения с животными, как с

людьми, приводит аудиторию к

центральному аргументу Элизабет

Костелло; однако для аудитории это

трудно, потому что люди не могут

приравнять животных к людям. Общая

идея состоит в том, что если животные

отличаются от людей, то с ними можно

обращаться по-разному. Многие

аргументы сосредоточены на разуме и

интеллектуальной

деятельности. Костелло цитирует

философов и мыслителей, которые

утверждали, что разум связывает людей

с Богом, и этот же самый разум отличает

людей от животных. Из аргументации

Святого Фомы можно заключить, что из-

за того, что животные не созданы по

образу Бога, с ними нельзя обращаться

так же, как люди обращаются с другими

людьми. Платон, Декарт и Кант считают,

что способность рассуждать делает

людей богоподобными, а животные не

могут ею похвастаться. В связи с этим

Костелло возражает, что “разум может

быть не существом Вселенной, а,

напротив, просто существом

человеческого мозга” (Coetzee 23). Люди

часто демонстрируют иррациональность

своих действий, и первая половина ХХ

века наглядно продемонстрировала это,

приведя к двум мировым

войнам. Костелло сдержанно замечает,

что ее опыт подсказывает ей, что разум

не связан ни со Вселенной, ни с

Богом. Более того, если настаивать на

аргументации разума, то умственно

отсталые люди и младенцы также

становятся членами категории

нечеловеческих существ. После этого те,

кто не может проявить свою

рациональность, не могут рассчитывать

на то, что с ними будут обращаться

уважительно. Однако эта идея

отвратительна для людей, поэтому она

не может быть аргументом против

жестокого обращения с животными.

Еще одна причина, по которой животным

отказывают в рациональности, - это

отсутствие речи. Считается, что

способность говорить является основной

причиной, отличающей человека от

животного. Животные молчат, а люди

склонны считать, что у них нет

разума. Чтобы подчеркнуть эту мысль,

Красный Питер говорит в своем “докладе

в Академию”: “я крикнул “Привет”,

ворвавшись в человеческую речь, прыгая

в человеческое сообщество посредством

этого крика и чувствуя его эхо:” Слушай,

он говорит", как поцелуй по всему моему

мокрому от пота телу " (Кафка 87). В

“размышлениях” ученая Венди

Дониджер повторяет мысль

Витгенштейна, говоря, что “если бы Лев

мог говорить, мы бы его не поняли” (qtd.

in Coetzee 103). Точно так же, как у

различных этносов и народов, говорящих

на своих языках, у животных были бы

свои собственные языки. На самом деле,

они имеют его, но говорят жестами,

взглядами и невербальным

способом. Поэтому ошибочно полагать,

что животные не способны

говорить. Язык - это средство общения, и

все животные хорошо умеют общаться

между собой; более того, они могут даже

общаться с людьми, если люди

достаточно умны, чтобы понять

их. Примитивистка Барбара Сматс дает

убедительный отчет о том, насколько

хорошо бабуины и собаки могут

общаться на основе своего собственного

опыта. Сматс рассказывает, как ее

непредвзятый подход к группе бабуинов

показал ей, что легко общаться с

разумными, невербальными животными,

если подходить к ним с открытым

умом. Она смогла научить свою собаку

Сафи понимать английский язык и

научилась договариваться о решении,

тем самым достигая согласия. Дониджер

резюмирует это, говоря:” они говорят, и

мы отказываемся предоставить им

достоинство слушать их " (Coetzee 105).

В основном, причина, по которой люди

относятся к животным иначе, чем к

людям, заключается в том, что они

отличаются, и они ощущаются как

другие. Видя, что животные не так

рациональны, как люди, и общаются на

разных языках, которые требуют усилий

для понимания, люди не смогли увидеть,

что они дискриминируют

животных. Принимая во внимание это

желание видеть другого как самого себя,

Костелло формулирует свой следующий

аргумент. Люди пытались понять

животных и поставить себя на их

место. Костелло вспоминает эссе Томаса

Нагеля “каково это-быть летучей

мышью", а Дониджер вспоминает слова

греческого философа Ксенофана о том,

что лошади рисуют конеподобных богов,

если у них есть руки. В том же духе

существует аргумент “если бы я был

лошадью”. Очевидно, все эти примеры

фокусируются на идее, что люди

рассматривают точку зрения животного с

их антропоцентрической

позиции. Костелло утверждает, что до

сих пор люди не могут быть полностью

уверены в том, как чувствуют себя

животные и каково это-быть

животным. Люди могут использовать

свое воображение, чтобы сделать это, но

они не могут быть на сто процентов

уверены, что они преуспели, и то, что они

знают сейчас, - это то, что животные

действительно есть и чувствуют. В этой

связи Костелло вспоминает остроумное

замечание Монтень: "мы думаем, что

играем с кошкой, но откуда нам знать,

что кошка не играет с нами?” (qtd. in

Coetzee 36). Впоследствии, даже когда

люди пытаются интерпретировать

поведение животных, они делают это с

антропологической точки

зрения. Костелло анализирует

эксперимент с шимпанзе султаном, когда

его дрессировщик Вольфганг Келер

пытался выяснить, как далеко в

интеллектуальных усилиях можно

продвинуть обезьяну, чтобы она достигла

бананов. Костелло подчеркивает, что

шимпанзе может что-то сделать просто

потому, что он знает, что этого хочет

хозяин. Точно так же в “Красном Петре”

Франца Кафки говорится: "я подражал

людям не потому, что они мне

нравились; я подражал потому, что искал

выход, и ни по какой другой причине"

(Кафка 87). Однако невозможно ни

доказать, что люди могут понимать

животных, ни опровергнуть

это. Естественно, когда кто-то относится к

животному с любовью и старается изо

всех сил вести себя хорошо по

отношению к нему, вполне вероятно, что

он добьется успеха, но никто не может

утверждать, что он полностью понимает

животных.

Хотя животные не пишут книг и не

сочиняют сонетов, никто не опровергает

интеллект высших животных. Слоны,

дельфины, лошади, кошки, собаки и

другие животные могут заставить людей

понять, чего они хотят и как они себя

чувствуют, могут раскрыть свои хитрые

черты и могут продемонстрировать

свободу воли. В статье “животные,

агентура и сопротивление” Боб Картер и

Ники Чарльз утверждают, что животные

способны действовать по своей

собственной программе и фактически

договариваться о лучших условиях для

себя. Авторы приводят три примера того,

как животные могут отличить правильное

от неправильного в своем отношении и

попытаться изменить ситуацию в свою

пользу. В первом случае две свиньи

Тэмворт сбежали из бойни во время

транспортировки и, таким образом,

спаслись, спрятавшись. Авторы

утверждают, что это яркий пример

сознательного сопротивления и

животной воли. Во втором примере

исследуемые лабораторные крысы

ныряли под руки лаборанта, стараясь

избежать поимки. Лаборантке пришлось

уговаривать их подойти к ее руке и

позволить ей поднять их. Несмотря на то,

что в этом примере лабораторные крысы

были ограничены в своих действиях, это

все еще пример одного из них в

пределах их возможностей. В последнем

примере валлийский терьер лаял на

пару, которая владела им, когда они

начинали ссориться. Именно так собака

проявляла свою свободу воли, требуя от

хозяев создать комфортную атмосферу

для собаки и предотвращая их

вербальную агрессию друг против друга

(Carter & Charles 326). Все эти примеры

доказывают точку зрения Костелло о том,

что даже если животные отличаются от

людей, это не означает, что с ними

можно обращаться иначе, чем с людьми.

Костелло отказывается думать о

животных ниже, чем о людях, только на

основании отсутствия разума и

основывает свой аргумент не на разуме,

а на опыте жизни, а именно на

теле. Иметь тело и чувствовать его-значит

быть живым, так что достаточно

требовать уважения и прав. Отвергая

утверждение Декарта "Cogito, ergo sum",

Костелло сосредотачивается на чувствах

и самосознании. Для Костелло Вера

Декарта в рациональность слишком пуста

и суха, чтобы восприниматься как истина

человеческого существования. Она

говорит, что это дает ей “ощущение

пустоты”, как “ощущение горошины,

гремящей в раковине” (Coetzee

33). Костелло ставит под сомнение

тенденцию западной мысли думать, что

заключение в тюрьму является наиболее

гуманным способом наказания по

сравнению с избиением или пыткой,

тогда как для существ, испытывающих

пространственную свободу и чувства в

своем теле, заключение является

пыткой. После того, как животное

лишено свободы, не имеет значения,

каким образом это произошло, а именно

в зоопарке, цирке или лаборатории. Идея

Костелло о том, что телесные ощущения

являются центральными для

чувствующих существ, подтверждается

воспоминаниями Смэтс о том, как она

проводила время с бабуинами и как она

видела их удовольствие от того, что они

были довольны и сыты, тем самым

чувствуя удовлетворение (Coetzee 110).

В конце концов Костелло предлагает

сочувствие, утверждая, что даже если

животные чувствуют по-другому и

говорят невербально, люди все равно

могут относиться к ним и сочувствовать

им. В целом, трудно представить себя на

месте другого человека или нечеловека

просто потому, что люди ограничены в

своем понимании другого. Никто не

может оценить или полностью понять,

что думает или чувствует другой. На

самом деле люди могут судить только по

собственному опыту. Поэтому любое

понимание чьего-либо опыта

ограничено. Это приводит к тому, что

люди не понимают других

людей. Например, женщинам и

правозащитным движениям

потребовалось много времени, чтобы их

идеи были услышаны теми, кто ими

руководит. Во многих случаях правящие

белые мужчины были равнодушны к

опыту угнетенных, потому что они не

могли общаться. Очевидно, это касается

животных в гораздо большей

степени. Человеческий опыт и опыт

животных слишком различны, чтобы

быть понятыми людьми. Те, кто наделен

богатым воображением, могут

попытаться представить себе, каково это-

быть лошадью, летучей мышью или

коровой; однако в целом это будет то,

что люди думают, что они должны

думать о животных.

Требование относиться к животным как к

людям может сбивать с толку, потому что

животные не обязательно нуждаются в

том, что необходимо людям. В связи с

этим в статье “моральный

индивидуализм, моральный

Реляционализм и обязательства перед

нечеловеческими животными” Тодд Мэй

предлагает провести различие между

моральным индивидуализмом и

моральным реляционализмом. Заметные

способности воспринимаются как

моральный индивидуализм, в то время

как отношения с людьми

рассматриваются как моральный

реляционализм (май 155). Мэй

объясняет, что ему трудно выбирать

между этими двумя позициями и что эти

позиции применяются в разных

случаях. Например, хорошее обращение

с животными не означает, что животные

должны стать частью человеческого

морального сообщества. В целом, не все

животные нуждаются в отношениях с

людьми, даже если люди желают им

добра и способны обеспечить

уважительное отношение. Дикие

животные не нуждаются в участии

людей, за исключением случаев крайне

тяжелых смертельных травм, когда люди

могут оказать реальную

помощь. Например, дельфины в неволе

охотно и, казалось бы, охотно

сотрудничают со своими

дрессировщиками, но делают это только

потому, что вынуждены и потому, что им

больше не с кем общаться. Главное,

высшим животным нужно общаться с

себе подобными. Красный Питер

подчеркивает, что его “разумное”

поведение было просто "этим

человеческим выходом", а именно это

был человеческий способ делать вещи,

что не означает, что животные, разумные

не меньше, чем люди, должны иметь

такой же путь (Кафка 88). Они разные

виды, и у них выработались свои способы

общения друг с другом и с окружающей

средой. Поэтому обращение с

животными, как с людьми, на самом

деле не подразумевает буквального

"обращения, как с людьми", потому что

каждый вид должен рассматриваться так,

как они выбирают и проявляют свободу

воли как высшие существа.

В целом, правильное отношение к

животным-это сложный вопрос, и Коетзи

пытается тщательно проанализировать

его. Вот почему слова Костелло могут

звучать туманно и неубедительно. На

самом деле она и не пытается

убедить. Эссе в рефлексивной части

книги дополняют и дополняют доводы

Костелло, делая их более

аргументированными и четкими. В

конечном счете, коррекция

человеческого способа обращения с

животными может проявляться по-

разному, а иногда и весьма

радикально. На самом деле, и Коетзи, и

Костелло-вегетарианцы, поскольку

вегетарианство-самый очевидный способ

продемонстрировать свои дружелюбные

к животным способы. Однако убийство

животных и поедание животных не

обязательно связаны с одним

человеком. Например, те, кто ест курицу

и баранину, не разделывают кур и

овец. Сматс упоминает, что она считает,

что аргумент Костелло слишком

отстранен и не имеет личного

опыта. Читатель, возможно, помнит, что

сын Костелло играет с кошками, которых

она держит, и Сматс думает, что это

могло бы быть использовано в

аргументации, чтобы доказать

рациональность животных, по крайней

мере. В свою очередь, Сматс дополняет

пробел и рассказывает о своем опыте

общения с собакой. Между тем,

некоторые люди могут чувствовать

жестокость обращения с животными

настолько остро, что они вообще

отказываются держать домашних

животных. Дониджер вспоминает одного

борца за права животных, который

считал, что держать домашних животных

в городе – это жестокое обращение,

потому что они лишены свободы, и

“конечное право всех животных – по его

мнению-никогда не родиться” (qtd. in

Coetzee 106). Поскольку далеко не все

видят смысл в таких радикальных

решениях, Коэци оставляет за читателем

право делать выводы и действовать в

соответствии с ними.

Именно по этой причине Коэци не делает

своего главного героя очень

убедительным и отстаивающим

определенную позицию. Коэци

стремился не навязывать свою точку

зрения, а позволить людям

сформировать собственное понимание

проблемы. Его главные герои начинают

лекцию словами:” Я хочу найти способ

говорить с другими людьми, который

будет холодным, а не горячим,

философским, а не полемическим,

который принесет просвещение, а не

будет стремиться разделить нас на

праведников и грешников, спасенных и

проклятых, овец и козлов " (Coetzee

22). Приглашая читателя к диалогу,

Коетзи предлагает различные точки

зрения на проблему, предоставляя

читателю пространство для выработки

собственного решения. Это может быть

традиционная религиозная схема

признания вины и принятия прощения,

индийская вера в реинкарнацию и

нежелание съесть кого-то, кто был

человеком в предыдущей жизни, или

радикальная идея, что даже “морковь

кричит”, и в основном людям больше

нечего выживать (Coetzee 97). Таким

образом, решение должно быть принято

самим читателем.

На первый взгляд аргумент Костелло

может показаться запутанным, потому

что она хочет, чтобы с животными

обращались как с людьми, в то же время

утверждая, что это невозможно, потому

что, во-первых, люди не знают, что

значит быть животными, а во-вторых, у

животных есть другие потребности, не

обязательно связанные с

людьми. Однако общее послание Дж. М.

Коэци состоит в том, что люди должны

расширять свое понимание другого и не

должны быть уверены в том, что они

лучше знают, что нужно другим. Как

только люди увидят в животных скорее

субъекты, чем объекты, многие

проблемы, связанные с животными,

будут решены. Смэтс дополняет аргумент

Костелло, добавляя свой личный опыт

содержания собаки и говоря, что

обращение с животными, как с людьми,

не равносильно требованию, чтобы они

имели человеческие

характеристики. Животные говорят не

так, как люди, но они могут передавать

свои чувства и желания, они могут

проявлять свободу воли в пределах своих

способностей и данной ситуации, и они

определенно обладают

самосознанием. В конечном счете, все

авторы, участвовавшие в обсуждении,

согласны с тем, что благодаря более

значимому взаимодействию с

животными люди могут обогатить свою

жизнь разнообразием.